Юрий Марахтанов - Твой след ещё виден…

Когда Саша уезжал в Италию, она подарила ему Молитвослов, который открывался простым: «Начатки христианского учения, которые необходимо знать каждому православному христианину». Перекрестила:

– Чужеверная там страна. «Опять возвратитися благоволи… Благословен ты, Господи! Научи его уставам твоим».

Живой он бабушку Сашу не увидел больше. Имя её носил, Молитвослов начал читать из любознательности, стал заглядывать и в Библию, которую подарили ему вездесущие мормоны – всучили, можно сказать, в Англии, кажется. Но любопытство или доставшаяся от отца проницательность, с годами заставили читать серьёзно. И уже постепенно заработала не только разумная часть души, но и та, которую физически объяснить было трудно.

После четырёх ракатов полуденный салят закончился. Кто-то поднялся с колен, кто-то ещё обращался к Аллаху с молитвами-просьбами или читал любимые подборки-талисманы из нескольких сур, удобно стоя на коленях в податливом, тёплом песке. Вернулся Шакер, и они сели пить кофе. Александр захлопнул окно, потому что осязаемая, как огромный кусок ваты, жара, заполнила пространство помещения. Он включил на полную мощность кондиционер.

– Единственное, что меня беспокоит, Шакер – это компьютеры и холодильные установки оборудования. Как они в такую жару будут работать?

– На «Судзуки» работают.

– Шакер, давно хотел спросить. Вот этот аят из первой суры Корана: «…не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших…» Что-то здесь меня напрягает. Я понимаю, что «гнев» не самое достойное из желаний и страстей человеческих, но отказывать человеку в возможности идти одной дорогой только потому, что он в гневе?!

Шакер слушал напряжённо. Такой поток русского языка затруднял его. Но если он, как любой иностранец, пожелавший понять суть стоящих рядом русских слов – педантично и вслушивался в каждое слово, то для Александра родной язык был как воздух – им живёшь и уже не замечаешь. Шакер достал из шкафа словарь, долго листал и вчитывался.

– Не «в гневе», а «под гневом», – наконец поправил он Александра. – Смотри: «под» – предлог, указывает на состояние, в которое поставили человека или в котором он находится. Или ещё значение: «Вследствие чего-нибудь. Например: под влиянием гнева».

– Что в лоб, что по лбу. Там «предлог», тут «предлог». Повод, чтобы отказать человеку в близости, в помощи Всевышнего.

Шакер совсем запутался, но попытался высказать своё.

– Здесь имеется в виду то, что человек довёл себя, своё желание до состояния гнева. И тогда он должен идти другой дорогой. Может быть, на время. Вот Платон говорит своему рабу: «Не будь я в гневе, право, я бы тебя выпорол», – и отходит в сторону.

– Нет, Шакер. Здесь другое. Скорее всего, имеются в виду те, кто под гневом Аллаха. Оставим вопрос: за что он возгневался? Но с первой же суры, заметь – «открывающей», на общую дорогу этих людей не пускают. Блокпосты уже установлены в самом начале пути и донесения или доносы, в штаб поступают.

Взгляд Шакера оставался внимательным. Если бы он был ханбалитом, которые отвергают даже возможность буквального или аллегорического толкования Корана, глаза его давно бы зажглись ненавистью. Но он: сын отца, строившего вместе с русскими Асуанскую плотину; получивший образование в Германии; изучавший древних греков, потому что они когда-то правили Египтом, – пытался из любой дискуссии вынести разумное, умножить знание, пределов которому нет. И ему казалось, что они с Александром родственные души.

– А как у вас? – спросил он Александра.

– Ты пойми, я не о вере сейчас говорю, поскольку не святой Апостол и не духовный пастырь. Не проповедую, а просто пытаюсь вникнуть, сравнить. У нас как? Да тоже не просто. Ветхий Завет, Новый Завет, тысячи страниц текста, варианты… У вас Коран и сто четырнадцать сур. Я сейчас о другом. По православию: «Ибо Ты Бог кающихся», – то есть каждый молящийся просит прощения, говорит о себе, а не делит людей на «наших» и «не наших». Платон понимает, что в гневе судить нельзя. В Псалтири тоже: «Господи! Не в ярости твоей обличай меня, и не во гневе Твоём наказывай меня». А у вас, как Павлики Морозовы.

– Кто это, Павлик?

– Тебе не понять. Мы сами-то до конца не разобрались. Будем считать – миф. И потом: вражда, ссора, зависть, гнев – в Писании определены, как «скверны и нечистоты духа»

– Ты хочешь обратить меня в свою веру?

– Ну, что ты. Мне самому до неё, как до Солнца. Объясни мне Шакер, что за люди сидят на рынке – в Каире видел – и натирают пемзой лоб? Зачем?

Шакер заелозил в кресле: – Каир огромный город. Тринадцать миллионов человек. Трудно всем найти работу. Многие торгуют. Им некогда выполнять все, предписанные Кораном обряды. Но ты же знаешь, что в основе раката и земные поклоны. И чем истовее человек молится, тем сильнее след от поклонов на его лбу.

– Мозоль, значит, натирают?

– Но у вас тоже… как это сказать?

– Лоб расшибают?

– Да. Отец говорил, что когда русские строили плотину, не было столько верующих. Как может страна за десять-пятнадцать лет перестройки поголовно поверить в Бога?

Шакер был прав.

Александр допил кофе, встал, подошёл к окну.

– Ну и пекло у вас. Как здесь работать? А, похоже, придётся. Шеф меня упорно сюда пихает. Ехал в Италию, попаду в Египет. Интернационал. Давай документацию смотреть. Смежники не подводят?

– Кто такие смежники?

– Это, Шакер, даже объяснить невозможно, если брать по русским меркам. Вот наша фирма – смежник одного предприятия в России. Мы им на все уступки готовы, а там – дурдом. Приватизация.

Александр стал вспоминать, как он впервые попал на завод к Кириллу Николаевичу.

Когда пришло сообщение по E-mail, что умерла бабушка, Саша сделал распечатку и положил перед господином Марчелло. Тот перекрестился, спросил:

– Твой дом – это далеко от завода, которым руководил господин Полухин, а теперь господин Кирилл?

– Это другая область, но рядом, километров двести, на границе с нашей.

– Для вашей страны двести километров – это не территория. Какой вы богатый народ! Езжай. Посетишь и завод, посмотришь их возможности по модернизации нашего оборудования.

Родителей Саша не видел почти десять месяцев, с октября 93-го. Да и тогда родители еле успели в Москву, в Домодедово.

– Ты давно в Москве? – спросил отец, когда они уже стояли на регистрации.

– Со вчерашнего дня.

– И не позвонил, охломон, – охнула мать.

– Да… тут… запутался. Такое творится…

– А это кто? – спросил отец, придирчиво оглядывая Таис, которая стояла чуть поодаль.

– Таис.

– Афинская?

– Почти.

– Как это у вас называется: ты её бойфренд?

– Папа, не будем, – прервал Саша ещё не начавшуюся тему.