Ксения Незговорова - Карусель. Роман-притча

– О чем ты только думаешь, Арсений! – она легонько шлепнула сына (но уже начинала злиться, иначе бы не назвала полным именем). – Смотри под ноги, а то упадешь! Ну что ты там увидел?

А мальчик наблюдал за движениями желтых звезд и воображал, что они непременно пушистые на ощупь, как котята. Он встрепенулся, посмотрел на маму и неопределенно покачал головой. Под ногами нет ничего интересного: только тоскливые камни с высосанной жизнью, только безобразная грязь. Вот она комьями липнет к резиновым сапогам, а ты хочешь освободиться, ступаешь в центр зареванной лужи и тут же получаешь звонкий шлепок. Арсений никогда не спорил и не пытался что-либо объяснить. Когда-то давно пробовал еще высказывать все вслух, сверкая красивыми блестящими глазами, а потом спрятался в кокон: «Она не поймет. Никто не поймет. Почти никто не видит неба». Интересно, какой бы казалась ему земля, попади он наверх? Сидел бы на облаке, болтая ногами, и называл бы мать-землю бесприютной сироткой.

Иногда мальчик взбирался на пыльный подоконник и смотрел, как его шумные сверстники бегают друг за дружкой и что-то выкрикивают – безмятежное, веселое, теплое. Арсений не завидовал, но он хотел найти среди этих мальчишек своего единственного друга. Того, кому можно поведать душевные тайны, с кем можно поделиться самым сокровенным; того, кто всегда окажется рядом – только закрой глаза и шепотом произнеси имя. Такой друг, его друг услышит, где бы ни находился – почувствует ласку изнеженного ветра, который принесет запах самого близкого и родного человека. Его ни за что не перепутаешь ни с каким другим, он пахнет медом, свежезаваренным чаем и корицей. Друг вскочит с места, ринется искать того, кто звал, подчиняясь смутным инстинктам, и все-таки найдет, набредет на след, бросится обнимать, скажет, что больше никогда-никогда не оставит.

Мальчик прислонился к стеклу и прикрыл глаза, погрузившись в приятную полудрему. Что с ним не так? Чего нет в нем такого, что есть в остальных детях? Почему он так много мечтает?

– Арсик! Как тебя угораздило залезть на подоконник? Слезай сейчас же! – до каждой нотки изученный голос. Чувство, будто ты добровольно надеваешь наручники и сдаешься в плен (часто видел что-то подобное в фильмах, которые смотрела Варвара Петровна). Тяжело вздыхая, он аккуратно сползал вниз (а так хотелось спрыгнуть со всего размаху, растянуться на полу и блаженно рассмеяться!). Арсений уходил на мягкий безопасный диван и со скукой глядел на светящийся экран телевизора. Мысли блуждали далеко-далеко от этого экранного мира; он шептал про себя вопросы: «Что будет дальше? Когда ты придешь?» – обращался к Невидимому Другу, потерянному в цепи времен, и не находил ответа. Может быть, просто ветер не такой уж и верный почтальон? Может быть, доверять можно только собственному сердцу? Арсению казалось, что он стоит перед наглухо запертой дверью, дергает ручку, стучит – но никто не открывает, не отзывается. А он все еще не уходит, все еще как будто чего-то ждет. Садится на корточки и чувствует прикосновение обжигающих слез. Щеки горячо пылают, губы впитывают запах морской соли, как губка, ступни устают, тяжелеют, тело падает на лестничную площадку, но… ничего не меняется, никто не приходит, дверь заперта.

…Странный сосед-робот не спал; не разгибаясь, сидел перед компьютером, иногда выходил до ларька, чтобы купить пищу быстрого приготовления, иногда возвращался с пивом и становился неадекватным настолько, что мог переброситься с новичком парой ничего не значащих слов. Конечно, чаще всего он надевал огромные пуленепробиваемые наушники и ощущал себя точно в железной броне. Окончательно отчуждался от мира, находя удовлетворение в единении с музыкой – тяжелой, крикливой, встряхивающей вечно недосыпающий мозг. Когда Арсений доставал гитару и принимался перебирать струны, безымянный игрок даже головы не поворачивал, не слушал, не интересовался, не верил в талант молодого музыканта, случайно занесенного в его комнату. А юноша ни на что подобное не претендовал; ему всегда нравилось играть для себя, отключать все сущее и отдаваться выдуманной мелодии, создавать ее из случайностей, не подозревая еще, какой аккорд будет следующим.

– У вас слишком эмоциональная игра, – заметил мужчина лет сорока с черной бородой, – Это не есть плохо, но ее обязательно нужно оттачивать.

Арсений носил теперь форменную жилетку студента музыкального училища; всюду таскал за собой старенькую гитару и с унылым видом грыз карандаши на скучных лекциях. Он принадлежал к ряду тех людей, которые ненавидят бесконечные правила, нетерпеливо ерзают на стуле и жаждут быстрее перейти к практике. Ему нужно было все время ощущать это волшебное соприкосновение с инструментом, иначе он терялся, выл по-волчьи от невозможности перевернуть мир. Поэтому, когда ему предложили поучаствовать в мюзикле, он с радостью ухватился за эту идею. Может быть, его игра сможет принести кому-нибудь пользу.

Элли:

Даниэль:

Красота ее была пламенной, как огонь, разрушительной силой, топчущей мужские сердца. Девушка, случайно вышедшая из дома в полшестого утра. Продавала цветы, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Надела самое простое платье и заплела аккуратную косу. Споткнулась и потеряла тяжелый башмак. Все как в сказке – прямо перед ней грозным стражем вырос прекрасный принц. Широкоплечий, с голубыми глазами, с каким-то бестолковым взглядом и глуповатой улыбкой. Вернул башмак и поцеловал ее запястье. Девушка вспыхнула, бросила непроданные цветы и сбежала. Она предчувствовала, что эта встреча, этот поцелуй станут роковыми, возможно, последними.

Элли:

Даниэль:

Она поддалась искушению, послушно склонила голову на его груди, вырвала клятву в верности, но вместо нее получила приговор:

Король:

Даниэль:

Даниэль – околдованный любовью – заключил договор с Дьяволом. Променял красоту и молодость на счастье быть рядом с любимой в аду. Но Элли не оценила страдания его преступившей души: чудовищная внешность испугала девушку. Так он самовольно, ни за что обрек себя на вечные муки. Зачем, для чего?

Арсений играет ярче, трагичнее – и вот уже точно воет звуками – хочется стиснуть зубы от боли. Но он не испытывает сочувствия к бедняге-Даниэлю; ему не нравится этот заносчивый актеришка с задранной кверху головой; голос отвратительный, писклявый, сам весь какой-то громоздкий, неповоротливый. Да и Элли далеко не красавица; в ней нет ничего, что способно погубить. Стоит у края сцены, сложив руки вместе, и пронзает лицо музыканта бесцветным взглядом. С деланным любопытством следит за его неловкими движениями и как будто слегка посмеивается – тихо, но нервно. Арсению казалось, что она просто-напросто избегает смотреть на кого-то другого. Как бы то ни было, это по-настоящему выводило из себя, хотелось скрыться от взгляда внимательных глаз или окончательно разбить тишину. Юноша встал, положил гитару на стул и решительно направился к девушке. Она вздрогнула от неожиданности, точно и предположить не могла, что объект ее созерцания может передвигаться; сделала несколько шагов назад и вдруг разразилась долгим неистовым кашлем. Из глаз хлынули быстрые слезы. Воздух ускользал от нее, как сквозь пальцы вода; она задыхалась и в то же время ей это как будто нравилось. На губах болталась безумная улыбка. Арсений взял ее запястье, точно вообразил себя Даниэлем, и тотчас же убрал руку, как будто обжегся. На самом деле, он просто испугался сломать – настолько худенькими, хрупкими были эти руки.