Ксения Незговорова - Карусель. Роман-притча

Ее звали Лиля, и она больна анорексией; у нее овальное лицо с выдающимися скулами, резко выступающие ключицы, тело, обтянутое серебристой тканью (платье точно на куколку и все-таки немного велико), ассиметрично постриженные короткие волосы. Они блестящие, медные, по-настоящему прекрасные, и это почти единственный атрибут красоты. Маленькая и болезненная, она походила на чахоточного паренька. Двигалась медленно, совершенно беззвучно, шуршал лишь подол ее платья. Глаза огромные и серые без сини, зелени и морских волн, только серость гранита. Зато неправдоподобный блеск, точно разрисовали зрачки блестящей гелевой ручкой. Только он и пленял, и очаровывал, и привлекал внимание случайного наблюдателя. Не будь его – можно было бы махнуть рукой, как на ни чем не примечательный экспонат, и отвернуться. «Совершенно безжизненное лицо», – заключили бы, разумеется, и вы. Бледное, безбровое, с маленьким носом, светлым влажным ртом, вечно приоткрытым от недостатка кислорода. «Но чертовский блеск!» – невольно вскрикиваете и окончательно сходите с ума, когда эта Лиля начинает исполнять партию Элли своим немного хрипловатым, но сильным, многоцветным голосом.

– Здравствуй, ты замечательно поешь, – заметил Арсений, не отрывая взгляда от этих блестящих глаз. Она вытирала слезы платком и тяжело дышала, время от времени легкие выдавали приглушенный свист. Лиля сузила глаза, не слишком обрадовавшись комплименту:

– К сожалению, я не могу ответить любезностью на любезность, – отчеканила она, – Вы-то отвратительно играете. Слишком много эмоций. Создается впечатление, что нот не знаете вообще.

Юноша явно почувствовал себя задетым. «Да кто она такая, чтобы судить о моей музыке?» С вызовом посмотрел на подушечки ее слабых пальцев и подумал, что от одного соприкосновения со струнами на них бы выступила кровь. Но грубить в ответ не хотелось; он напустил на себя безразличный вид:

– Что же, разве это так плохо? Сам сценарий требует сильных эмоций. Важно с помощью музыки отразить любовную страсть главных героев.

– Любовную страсть? – взвилась девушка, удивленно посмотрев на Арсения. Наконец, запрокинула голову, совсем как аристократка, и разразилась громким хриплым смехом.

– Да где же вы тут, простите, страсть увидели? Еще и любовную! Элли лишь потешается над глупым принцем, ей льстит внимание такого важного господина, но сама она его терпеть не может.

– Как же… как же тогда ее готовность принять смерть за любовь? – растерянно спросил Арсений.

Лиля скептически посмотрела на собеседника, который под этим всезнающим взглядом ощутил себя неразумным ребенком.

– За любовь? Да вы, верно, шутите! Сами посудите: живет бедная крестьяночка без средств к существованию и надежд удачно выйти замуж. А тут представляется уникальная возможность прославиться.

– Прославиться? – совсем потерял логику юноша.

– О да! Моя героиня тщеславна! Она сразу же поняла, что, умерев как ведьма, останется в истории. Может, про нее потом даже книгу напишут.

Арсений присвистнул от удивления.

– Ну и ну! Никогда бы не подумал. А Даниэль? Он-то ведь любит Элли, раз решился заключить договор с Дьяволом?

– Ни капельки, – отрезала Лиля, которой порядком надоел весь этот разговор да и сам незадачливый собеседник. – Сначала ему просто захотелось соблазнить молоденькую девушку, а потом он ей жутко позавидовал. Дескать, как ей повезло, она увидит ад, а он так и останется в неведении. Да если бы он любил Элли, ни за что бы не отказался от своего главного достоинства – внешней красоты.

– Но он же не знал, что она любит его только за внешность! – почти взвыл Арсений, желая сломать цинизм чахоточной вокалистки.

– Да не любит она его, сколько вам повторять! Ни за внешность, ни за внутренность! – и вовсе разозлилась Лиля, даже в сердцах топнула ногой.

«Не девушка, а дьявол в юбке!» – решил Арсений, молча садясь за гитару. И все-таки теперь он играл сдержанно и немного сухо; режиссер похлопал его по плечу и сказал: «что надо».

…Он прижимал к губам миниатюрную гармошку. Вытаскивал изнутри легковесные звуки, создавал мозаичные картины-мелодии, улыбался глазами (так задорно сверкали они под ворохом пушистых светлых ресниц). Белые волосы спадали на красивые округлые плечи; нос прятался в бездне веснушек, пальчики как у девушки – с аккуратно подпиленными ногтями. Пальцы гладили возрожденное сердце гармоники, его стуки-перестуки, приливы и отливы выходили наружу, и, подхваченные воздухом, соединялись в стройный мотив. Крылатая мелодия странствовала по чужим подоконникам, то и дело постукивая в стекла. Юноша прикрыл глаза, полавировал в воздухе, как подвешенный корабль; наконец, отвел губную гармошку и изобразил чудесную, ангелоподобную улыбку. Арсений наблюдал за его жестами, завороженный, вслушивался в каждый звук-призвук, старался записать на кусочек памяти и повторять про себя, добавлять, достраивать. Хотелось не потерять мелодию, собранную из цветов-нот, наигрывать-додумывать, всегда вспоминать…

– Эй, чувак, ты чего? – Арсений опомниться не успел, как похожий на ангела юноша хлопнул его по плечу и по-дружески улыбнулся, — Музыка, что ли, нравится?

Мальчик почувствовал, что внезапно онемел, язык застыл в неподвижности, и потому только кивнул. Не привык, что с ним кто-то заговаривал да еще и таким беспечным тоном, как со сверстником.

– Конечно, мне очень приятно, но, парниш, это совсем не музыка. То есть не совсем музыка. А боевой клич, — юноша улыбнулся и снова заиграл свою веселую мелодию, точно зазвенело разом несколько колокольчиков, столкнулись лицом к лицу два человека и узнали, что такое при-тя-же-ни-е. Молодой человек с гармошкой прыснул от смеха, глядя на сосредоточенное лицо Арсения, который пытался уловить в торжестве звуков что-то священное, богоравное.

– Я так, обычно, друзей зову. Услышат гармошку, спускаются, и мы все вместе тренькаем на гитарке Мартина. А если начнет играть сам Мартин, так вообще праздник. А ты чего, язык проглотил?

Арсений очнулся и с каким-то благоговением воззрел на уличного музыканта. «Гитара, — повторял он про себя новое, незнакомое доселе слово, по всему телу разливалось тепло от его произнесения, — Гитара – это, должно быть, сказочная фея, волшебница из Царства Снов».

Он посмотрел на нового знакомого и улыбнулся.

– А можно и мне послушать?

Тот довольно рассмеялся и подмигнул мальчику.

– А то! Ты мне, определенно, нравишься, парниш.

Арсений запрыгнул на скамейку с ловкостью кошки и спрятал ноги под себя. И снова это недосягаемое чувство, на этот раз подошло совсем близко, подкатило к горлу, забило в виски – чувство свободы, легкости, воздушного полета в бесконечности Вселенной. От человека рядом веяло весной, запахом цветущей яблони, теплым молоком, чем-то родным, близким, выученным наизусть, как любимое стихотворение. Юноша положил губную гармонику на ладошки Арсения и принялся объяснять механизм этого миниатюрного инструмента. А мальчику казалось, что он случайно, ненароком дотянулся рукой до мягкого одеяла неба.