Валерий Сергеев - Прощёный понедельник. Рассказы психиатра

Кончилось всё тем, что в начале второго курса я решил «поставить крест» на своей офицерской карьере. Конечно, если бы отец был жив, то он меня как следует «взлохматил» и направил на «путь истинный», но так сложилось, что посоветоваться было уже не с кем. Свой выбор я сделал самостоятельно, чем резко поменял свою просчитанную на четверть века вперед судьбу… Согласно закону «О всеобщей воинской обязанности»» меня отправили дослуживать положенный срок в строевую часть. Там изменились не только окружение и среда моего обитания, но и что-то серьезно «сломалось» в самой душе. Так я начал «катиться по наклонной плоскости»…

…Треснувшее яблоко с розовым бочком, удивительно похожее на алое закатное солнце ,катилось по дорожному покрытию… На проезжей части лежала женщина лет семидесяти. Очки в роговой оправе с одной разбитой линзой валялись в стороне. Из-под белого платочка выбивались серебристые пряди. Подол старомодного платья некрасиво задрался и демонстрировал порванный и испачканный кровью чулок. Первое, что Юрий с удивлением отметил: никакой жалости к несчастной старушке он не испытывает: ни сочувствия, ни сострадания, ни милосердия! Ничего христианского, да и просто – человеческого! Никаких других чувств, кроме досады и страха. Страха наказания… Даже в животе сделалось противно и щекотно, как во время воздушной «ямы» на борту самолёта. Он и не заметил, как виновник происшествия, врезавшийся в него ссади, скрылся…

Выскочив из автомобиля и бормоча нецензурные междометия, Юрий с опаской склонился над пожилой женщиной.

– Простите… – тихо шептала она бледными, как мел, губами и дрожащей рукой старалась нащупать свою плетёную сумочку.

– Что-что?.. – не понял Юрий.

– Я вас прощаю, и вы меня простите… – из полуприкрытых глаз несчастной катились слёзы.

– Бредит что ли? – обратился Юрий к притормозившей рядом бригаде «скорой помощи».

– …Черепно-мозговая травма, множественные ушибы и перелом шейки бедра, – после беглого осмотра констатировал врач и, доставая из чехла транспортные шины, добавил, – учитывая возраст пострадавшей, могу предположить, что с кровати она уже вряд ли поднимется…

– Мамаша, у вас родные есть? – задал он дежурный вопрос пациентке.

– Одинокая я, сыночек. Вот в церковь спешила…

– Отбегалась, —резюмировал доктор. – Самостоятельно кости вряд ли уже срастутся, а хороший эндопротез стоит очень дорого. Только всё это – как на копеечный конверт клеить стодолларовую марку. Безнадёга… Нет, не встанет… – вздохнул врач, и отряхнул колени. – Такая травма требует длительного и тщательного ухода. Уж лучше бы сразу… – и приступил к иммобилизации.

– Спешила она… – процедил сквозь зубы молоденький инспектор ДПС, прикрывая полой куртки, слабенький огонёк зажигалки, – правду говорят: счастливая старость – это обычный маразм. Поэтому наши бабульки скачут по проезжей части, как тушканчики по прерии, – и выпустил ртом тонкую струйку дыма. – Что ж, пожила своё, пора и честь знать… Вы послушайте, что на днях другая пенсионерка учудила… – и сержант попытался снять напряжение грубоватой шуткой.

На всякий случай, а возможно, просто от испуга, Юрий сунул «продавцу полосатых палочек» сотню баксов. После чего дальнейшая судьба пострадавшей никого уже не волновала. Подписав протокол, Юрий был отпущен домой. Однако в глубине его души острой занозой засела тревога. Как ни пытался он отвлечься, память упрямо возвращала его на место происшествия к распластанной на асфальте пожилой женщине…

…Долгое время моя душа была серьёзно больна, и лишь последние год-два она начала понемногу оттаивать, выздоравливать и реагировать на доброту. А прежде мне было очень интересно размышлять: «Что же это за чудо такое — стихи? Отчего они имеют столь огромную власть над человеком? Почему у любителей поэзии появляется особое мироощущение и обостряются все чувства? Не случайно же наивысшая форма человеческих отношений — это общение посредством стиха?» И вот тогда возникла ассоциация… Допустим, прихожу я в букинистический магазин, где разложены томики стихов. Но они не похожи на обычные книги, а выглядят как маленькие серебряные колокольчики, которые сами по себе чуть слышно позванивают. А я тоже словно небольшой бубенчик, тихо и нежно звенящий. И вот подхожу к полке, прислушиваюсь (в смысле – открыл том и читаю наугад), как вдруг… начинает звучать прекрасная, волнующая своими вздрагивающими звуками, мелодия! Стихи ведут основную партию, а мой «голосок» тоже участвует в этом оркестре. И как же мне в эти мгновения хорошо! Душа поёт и радуется! И хочется жить в этой гармонии вечно! Вот бы иметь такой колокольчик, и чтобы он был, как кровь первой группы, которая подходит каждому… Но, увы, мой «колоколец» уже не раз и ржавел, и фальшивил, и давал трещины. Порой даже удивительно, что он ещё на что-то реагирует… Но это — хороший признак: как если бы больной, находящийся в глубокой коме, неожиданно моргнул глазами — значит, пошёл на поправку…

Со временем я научился отличать на слух «мужскую» поэзию от «женской», настоящие стихи от пустого мудрствования, и стал способен многое рассказать об авторе, не заглядывая в его биографию. Когда стихи удачные, возникает гармония двух светлых душ — поэта и читателя. Я назвал такое волшебное созвучие – «резонансом тонких вибраций». Но чтобы произошло такое «обогащение» и «аккумулирование» высокой энергии, открывший книгу должен обладать не менее чистой душой, чем сам поэт.

Всякий талант даётся человеку для того, чтобы трудилась его душа! Настоящим писателем быть почётно, но трудно. Нелегко, потому что во время создания книги, он должен находиться в состоянии постоянного душевного накала, изматывая себя и оголяя нервы, что бы, не дай Бог, не накормить читателя какой-нибудь «серой тянучкой»… Правило торгашей: «Третий сорт — ещё не брак», тут не подходит. Стихи всегда и везде должны быть только самого высокого качества!

Я тоже пробовал рифмовать строки, но поскольку у меня не было других учителей, кроме книжек, то не всё получалось так, как хотелось. Не могу вспоминать без улыбки, как посылал свои «творения» в разные газеты и журналы… Моя первая работа, посвященная маме, не сохранилась, а в памяти осталась лишь критика редактора: «в Ваших стихах нет открытия или удивления…», «не стоит писать о том, что всем и так давно известно…» Это и стало для меня ударом, после которого я «перегорел»… К сожалению, в «колесе» последующих событий мне пришлось забросить поэзию… Потому что для вдумчивого чтения, помимо уймы времени нужен определённый душевный настрой, своеобразный «зуд» или «голод». Однако любовь к поэзии осталась навсегда. Она даже передалась по наследству моей дочурке. Видимо, не случайно после одного из её поэтических опытов, кто-то из сверстников кривенько начертал на классной доске: «АНЯ + ПУШКИН = СТИХИ!»