Валерий Сергеев - Прощёный понедельник. Рассказы психиатра

Так однажды, прочёсывая местность, наш молоденький лейтенант по счастливой случайности заметил на тропе «растяжку» и осторожно перешагнул через неё. Но тут в бронежилет взводного, опять же не причинив ему какого-либо вреда, «цокнула» пуля снайпера, что, согласитесь, тоже большая удача. Однако парня при этом сильно качнуло назад, он споткнулся и упал на ту самую мину, которая разорвала его в клочья. А ведь всего через три дня он планировал лететь в свой родной Смоленск для того, чтобы жениться… Вот вы говорите: «На всё Божья воля!» Но коль Господь всевидящ и всесилен, следовательно, сам этого захотел?..

В Афгане я перестал «задумываться» и «пускать сопли». Война научила меня преодолевать препятствия, держать удары и добиваться своего. Ну, а когда чего-то не додали, в чём-то обделили, то… брать самому! По максимуму! И никого ни о чём не нужно просить, тем более — дважды. Даже Бога: ведь он сам прекрасно знает всё то, что ты только ещё собираешься ему сказать. Вот так-то, господа.

Ну, а если незаслуженно обидели, то вернись и заслужи! Помню, при зачистке какого-то кишлака, худой и оборванный афганский подросток с криком: «Аллах Ахбар!», метнул в нас нож и попал в горло моему дружку, который через несколько минут скончался от потери крови. Мы привязали того парнишку к столбу, допросили и… как курёнку, свернули голову набок… На войне, как на войне…

Но был один случай… поступок, который, в последующей мирной жизни, я так и не смог объяснить. Что тогда мной двигало, что «выключило» самый великий из человеческих инстинктов — инстинкт самосохранения? Не знаю до сих пор. Как-то при отходе нашей разведгруппы, сержант приказал заминировать за собой все тропы. Сапёр доложил: «Готово, командир, я поставил шесть «растяжек»! Но тут выяснилось, что из ущелья не вышел один наш боец… Сейчас бы я так ни за что не поступил, а тогда… помчался за ним не разбирая дороги, нашёл его воющим в какой-то вонючей расщелине, и в кромешной тьме притащил на себе в расположение. Заметьте: на минах не подорвался. Судьба вновь берегла меня для чего-то более важного…

…По пути домой Юрий вспомнил, что давно не виделся с армейским дружком Игорем, по прозвищу Седой. Познакомились они в Афганистане, когда, по воле судеб, оба оказались под Кандагаром. Там, в ходе одной из «операций», у Игорька заклинило автомат и пришлось отстреливаться от атакующих душман сигнальными ракетами. После этого темно-русые пряди и даже ресницы бесшабашного и неунывающего Игорька покрылись серебристым инеем. Сейчас друг служил в МЧС начальником кинологической группы и холостяковал в однокомнатной, оставшейся ему от тетки, квартирке, в трех кварталах от Юркиного элитного дома. Седой был неоднозначной и весьма любопытной личностью, полной достоинства и самоуважения. Когда он чувствовал на себе внимание окружающих, то вел себя излишне церемонно, так держатся порой августейшие особы при общении с простым людом… Однако при всей внешней напыщенности, человек он был неплохой, доброжелательный и готовый помочь товарищу.

Игорек был не один. Сегодня он дискутировал на тесной кухне со своим школьным приятелем Володькой. Юрий хорошо знал лысоватого с упругим «пивным» животиком Владимира, который работал фельдшером на «скорой». Мешковатая рубашка и штаны служили ему чем-то вроде свободной второй шкурки, а рыхлое тело выглядело «начинкой» этой просторной одежды. В отличие от Игоря, Володя был женат и воспитывал трех дочерей. Очень начитанный мужик, но слишком затюканный своей тёщей и сварливой супругой. Видимо, это и сделало его ярым женоненавистником. Несмотря на всю внешнюю непохожесть, двух этих людей объединяла многолетняя мужская дружба.

– Привет, орёлики! – произнес Юрий и пожал протянутые руки. – Вот и я нарисовался – не сотрешь!

– Так и подмывает ответить тебе: «Здравствуй, дятел!», – парировал хозяин дома, – да только воспитание не позволяет. Поэтому присаживайтесь, сударь, к столу и отобедайте с нами… – Не сочтите за труд взять себе чистую кружечку, – кивнул он в сторону настенного шкафчика, – нынче человеческое общение стало непозволительной роскошью… А машину, как обычно, оставишь на ночь под моими окнами. Я пригляжу.

Перед дружками стоял пластиковый баллон с пивом, а тема разговора была заезженной, как мелодия древней шарманки, – «наука о плохих женах», или – «стервология», как любили повторять оба. Юрий присел, однако, как-то неохотно и даже с опаской, словно не доверяя стулу своего веса и сохраняя некоторое напряжение в ногах.

Убежденный борец за мужскую свободу – Игорь, в очередной раз, блистал своей эрудицией:

– К сожалению, я уже достиг того философского возраста, когда согласие женщины больше пугает, чем радует, и по этому поводу хочу сделать несколько официальных заявлений. Считаю, что сочетаться браком нужно за три дня до смерти, и даже тогда наживешься по ноздри! – раскинувшись поудобнее на миниатюрном диванчике, мудрствовал он. – Жена – это огромная дыра в нашем кармане, а «бракованные» мужчины ущербны во всех отношениях: они теряют свою независимость, свободу слова и презумпцию невиновности. Приглядишься к иному, а он… просто бледная тень своей супруги…

Игорь потянулся за сигаретой и не спеша прикурил. В спорах этого «оратора» было не уцепить, любой собеседник быстро запутывался в липкой паутине его речи, поскольку в каждой фразе Игорь оставлял несколько лазеек для хитрого манёвра. И если, ловя на слове, его возвращали к ранее сказанному, он никогда не соглашался с оппонентом: мол, произнесено было «не это» и «не так»… Мимика и жесты Игоря казались какими-то отвлекающими, порой – вычурными, за ними было чрезвычайно трудно уследить.

– Поверьте мнению специалиста, – продолжал Игорь, – Каждая женщина – это мина замедленного действия! Причём – неизвлекаемая! Уж я-то в этом разбираюсь… Если вовремя не отбежать подальше – рванет и покалечит! – произнес он и принялся подливать всем свежего пива.

– Ясен пень, – поддерживал разговор Володя, поправив очки на переносице. – Женщина даже медовый месяц сделает вам горьким! – щедро делился он собственным опытом. – Вот тогда и начинает казаться, что небосвод запылился и выцвел, солнечный диск покрылся толстым слоем ржавчины, а птички уже не поют, а каркают…

Владимир носил свои «диоптрии» больше для солидности, ведь близорукость имел весьма слабую, можно было в каких-то случаях и обойтись. Обычно его раздражало то, что «все постоянно чего-то от него хотят, пристают и дёргают», однако странным образом нуждался в таком дёрганье и, если оно отсутствовало, начинал «обеспечивать» его сам. С годами он смирился с тем, что быт изменить не в его силах, а всё так и будет существовать в полуподвешенном, несостоявшемся виде…