Елена Хисматулина - Неяркое солнце в лёгком миноре

Не веря своим глазам, я помчалась поделиться радостью.

– За что такие деньги? Смогла уговорить шефа? – недобрые глаза Виктора Андреевича пренебрежительно скользнули по мне, и он снова углубился в чтение какой-то несущественной бумажки. Я видела, что на листе текст занял не более полстраницы.

– Как уговорить? – я еще не осознала происходящее и отказывалась верить в подтекст сказанного.

– Ну не знаю как. Просто так зарплаты не повышают. Меня он оценил, получается, чуть не вровень с тобой и считает, что платит на сегодня больше, чем я работаю. А ты вдруг из секретарши выскочила на космический уровень. Вот я и пытаюсь понять – как.

Слезы тут же наполнили мои глаза. Я не стала отвечать, хотя с его стороны это было несправедливо. Он знал, что я работаю в два раза больше, что умею теперь многое. Договоры готовлю не хуже юриста, помогаю шефу во всех делах, как помощник веду свою серию заседаний. Шеф поручает мне организацию работы нескольких подразделений, и мне приходится глубоко вникать в их деятельность. Получается, что пока я зарабатывала в три раза меньше, я годилась в собеседники, вернее в пассивные слушатели. Меня можно было просить подготовить документы, отпечатать объявления для дочери, договориться, чтобы нотариус приехал в контору, а не Виктор Андреевич к нему. Я делала это честно, не ожидая награды, даже не думая о ней. Но и подобного отношения я не ждала.

С этого дня я перестала заходить в кабинет Виктора Андреевича. Знала, что теперь слушателем назначена женщина из кадров. Симпатичная, строгая, будто бы немногословная. Она всегда улыбалась мне, когда встречала в коридоре. Но улыбка была неприятной, словно ей было известно обо мне что-то пикантно-неприличное. Я здоровалась, но и только.

Через некоторое время по конторе поползли сплетни. Я узнала о них случайно, но когда зажала в углу одного из распространителей, выяснилось, что источником грязных разговоров является Виктор Андреевич. Его новая слушательница с удовольствием оглашает домыслы обо мне во всех отделах. Я ждала вечера, чтобы перед концом рабочего дня высказать все Виктору Андреевичу и не дать никому возможности тут же обсудить нашу стычку. То, что будет бой, я знала. Я шла на защиту чести и достоинства. Но ситуация меня опередила.

Около шести Виктора Андреевича вызвал в кабинет шеф. Буквально сразу мебель заходила ходуном. Высказывания Виктора Андреевича сложно было не услышать – голос разносил стены.

– Мне, юристу экстра-класса, Вы скрепя сердце выделяете смешную по нынешним временам зарплату, а этой девке поднимаете ставку чуть не вровень с моей. Может быть, мне теперь варить ей кофе? Или лучше в короткой юбчонке крутить здесь задом, чтобы заслужить повышенный оклад? У меня дочь сидит на работе по восемь часов, потом приходит и занимается сыном. И за это получает копейки. Но честно заработанные копейки! Может, подскажете, каким чудесным образом ей заработать больше? Если, конечно, это прилично.

Дверь внезапно распахнулась. Тяжелой решительной походкой вышел шеф и в полный голос, настолько свирепо, что я вжалась в кресло, коротко и ясно рявкнул:

– Вон!

Виктор Андреевич, как пес, которому со всей силы сапогом пнули в бок, скалясь, но далеко стороной обходя шефа, вышел из приемной. Я в ужасе смотрела на начальника.

– Не переживай, справимся, – только и ответил он на мой немой вопрос и тут же захлопнул за собой дверь кабинета.

Слезы полились горькие, горячие и злые. Я ненавидела Виктора Андреевича за его предательство. За что он облил меня грязью, извалял в дерьме, выставил на растерзание толпы? Никогда в жизни я не позволяла себе ничего того, в чем сейчас подозревалась. Я была честнее, чище, преданнее, чем он мог думать. Я поглощала его семейные тайны, хранила, как скупой рыцарь, и оберегала от посягательств непосвященных. Видя определенные возрастные изменения в его характере, старалась быть снисходительной, тактичной, понимающей. Я защищала его. Да, защищала, когда шеф, уже не таясь, стал открыто высказываться о слишком вольготном отношении Виктора Андреевича к дисциплине, о его явном отсиживании положенных часов без всякого видимого результата в работе. Оказывается, я была удобна, используема какое-то время, но и только.

И еще меня поразило то обстоятельство, что в разговоре с шефом он словно на пьедестал невинности, скромности, обездоленности выставил свою дочь Аллу, которая буквально неделей раньше довела отца до сердечного приступа. Я очень отчетливо вспомнила сейчас эту историю…

Виктор Андреевич пригласил меня к себе и попросил принести холодной воды. Я захватила стакан, прибежала тут же, и первое, на что обратила внимание, – на пепельницу на подоконнике. Он никогда не убирал ее со стола, потому что курил беспрестанно.

Виктор Андреевич поймал мой взгляд.

– Бросить вот приходится. Вчера «скорую» вызывали. Врач сказал, что если хочу пожить еще, с этим делом надо заканчивать, причем сразу и бесповоротно.

– Почему «скорую»? Что случилось?

– Справили день рождения Максимке.

– То есть как справили?

– А вот так. У него день рождения был вчера, в воскресенье, значит. А в пятницу мать его в садике забыла.

Я оторопела:

– Алла забыла ребенка?

– Да, Алла забыла ребенка. Я приехал домой, сели ужинать – звонок: «Ребенка забирать собираетесь?» Я жене – беги, потом будем выяснять, что случилось. Она в садик, я на телефон. На работе дочери нет, дома нет. На работе сказали, что вообще сегодня не приходила. Куда бежать. Может, машина сбила, по больницам, по моргам звонить надо. У меня сразу сердце заколотило. Тут жена с Максимкой возвращается. Ребенок рыдает навзрыд. Дома у них ночевал какой-то дядя. Вечером что-то отмечали, утром, понимаю, не протрезвев до конца, Алка засунула его в садик, а сама дальше гулять.

– Да разве у нее это бывало?

– Не бывало. Но видимо, когда-то в любой дом беда приходит. Жена села на телефон. Обзвонила, что могла. Ребенок успокоился, уснул. Мы его с Женькой – младшим нашим – оставили. Сами поехали к дочери. Свет в окне горит. В дверь звонили, стучали, никто не открывает. Я ключом запасным сунулся – а дверь изнутри заперта. Вышли из дома – в окнах света уже нет. Такая обида меня взяла, сказать невозможно. Думаю, всю жизнь на них положили с матерью. То один фертеля выкидывает, то вторая ум потеряла. Один Женька человеком растет. В субботу прождали весь день, думали, совесть в ней проснется. Так и не появилась. Жена торт испекла, салатов наготовила. Ребенок ведь не виноват, что у него мать – шмонделка.

– Виктор Андреевич, нельзя так. Вы нашли ее или так и не видели до сих пор?

– Как не видели? Пришла вчера, сыну день рождения праздновать. Он, дурачок, матери на шею повесился, заревел, а сказать не может, что сердечком своим детским тоже все переживал, понимал, как взрослый. Ждал ее – змею, до ночи ждал. А она только в воскресенье появилась. Села за стол, как ни в чем не бывало. Глаза бесстыжие, сидит с вызовом – ну что вы мне сделаете, мол. Выяснять при ребенке будете, ему день рождения портить?