Елена Хисматулина - Неяркое солнце в лёгком миноре

Мы ушли от дальнейшего обсуждения. Повисла долгая пауза. Виктор Андреевич первым потянулся за бумагами, я восприняла это как сигнал покинуть кабинет и вышла. Весь день прошел для меня будто во сне. Как сквозь вату, я слышала, что сослуживцы обращаются ко мне, что-то спрашивают. Отвечала односложно, работу делала на автомате. Домой ушла, словно пришибленная, будто это меня наотмашь ударили по лицу.

– И вовсе «баба» не уважительное слово, – говорила я себе в сотый раз. – В его понимании баба не человек. Она должна, должна, должна. Тогда что должен он? И как он там говорил: «Мужик – стена, фундамент»? Какой, к черту, фундамент, если может вот так шарахнуть тебя и уйти не оглядываясь!

Я снова вспомнила его глаза – недобрые, звериные, и впервые сомнение смутило мою душу. Хороший – о ком это?

Подошла к концу неделя. В понедельник ждали возвращения шефа. Я формировала отчет о проделанной работе, когда зазвонил внутренний телефон.

– Александра, заходи с чаем. Пятница, будем подбивать счета.

– Какие счета?

– Важные, приходи давай.

Счета были только поводом. Чай был выпит, постепенно потеплела обстановка. Разговор шел будто ни о чем и утаскивал хвостом настороженность начала недели. Мы снова смеялись, и я поймала себя на мысли, что, возможно, совершенно неверно поняла Виктора Андреевича. Не мог он просто так ударить близкого человека, жену. Что-то было недосказано, что-то важное, что так беспокоило и вывело его из равновесия, он опустил в рассказе. Может быть, и удар был не такой силы, если вон жена второй раз звонит ему при мне, и они по-доброму, по-семейному, хорошо и уютно разговаривают друг с другом. В их отношениях юмор, тонкий подтекст, истинное уважение присутствуют в большей степени, нежели в каких-либо еще наблюдаемых мной проявлениях его человеческих привязанностей.

До счетов дошли в конце. Виктор Андреевич достал квитанции на оплату квартиры, электричества, телефона. Попросил меня помочь сверить расчеты, отсчитал необходимую сумму, прибавил сверху еще пятьсот рублей, написал короткую записку и упаковал все это в плотный конверт.

– В конверт-то зачем? Можно рядом с нами оплатить. Хотите, я быстро сбегаю?

– Нет, не надо. Это я для дочери. Ей будет неприятно, если я сам заплачу. Пусть распоряжается деньгами. Я тут написал ей, чтобы счета оплатила, а пятьсот рублей на себя потратила. Кофточку, что ли, себе пусть купит или там еще что.

И тут впервые последовал рассказ о дочери. Виктор Андреевич сразу закурил, говорил, глядя в окно, и, мне показалось, отводил глаза, чтобы не показать навернувшихся слез.

Дочь жила отдельно в четырех троллейбусных остановках. Жила с сыном, которому исполнилось три года. Максимка родился, когда дочери только-только отметили двадцатилетие. Весть о беременности долго не решались донести до Виктора Андреевича. В течение жизни не раз наблюдая тяжелую долю детей, рожденных в тюрьмах, брошенных, забитых по пьянке собственными родителями, он молил судьбу уберечь от этого своих внуков и надеялся, что его внуки будут расти в полных счастливых семьях.

Алла была нормальной девочкой, не знала ни в чем отказа, видела, что родители трудятся всю жизнь, знала, как мама ведет хозяйство, управляется с ними тремя. Окончив школу, не пройдя в вуз по конкурсу, пошла работать в квартирное бюро. Денег немного платят, но платят. Отец надеялся, что несложная работа позволит дочери по вечерам готовиться к поступлению. Без института, понимал, в будущем гораздо сложнее.

Не стиснутая расписанием, уроками и постоянным родительским надзором, жизнь показалась Алле просто славной. Она выходила с работы и, конечно, не бежала домой сломя голову, чтобы тут же сесть заниматься. Она гуляла с подругами, ходила в гости, на вечеринки, и как-то незаметно за Аллой стал ухаживать неплохой парнишка. Родители вряд ли одобрили бы ее выбор, да и сама она, честно сказать, несерьезно относилась к этим отношениям. Так, есть с кем в киношку сбегать, на танцы.

Однажды на работе загуляли в честь праздника. Женщины накануне наготовили салатов, купили селедку, торт, водку. Праздники на работе – отдельная тема. Это возможность хоть изредка оставить домашние заботы, поговорить, посплетничать, попеть. Алла не очень любила посиделки – скучно, а тут вдруг пошло. Выпила лишнего – хотела угнаться за более взрослыми тетками, чтобы не казаться на их фоне ребенком. Верный Игорек ждал, ждал ее у бюро, потом робко позвонил. Оказалось, гулянка идет вовсю. Тетки притащили смущенного Игорька, усадили рядом с опьяневшей Алкой, налили водки. Он тоже быстро закосел, пел вместе с чужими бабами «Сниму решительно платок наброшенный», а потом словно провалился куда-то.

Когда очнулся, было темно и никого кроме Аллы рядом. Со стола тошнотворно пахло остатками несвежих салатов, селедкой, утопленной в крепком уксусе, какой-то омерзительной брагой или водкой – не поймешь. Алка спала на стульях, прикрытая своей же курткой. Рукав свесился до пола и был наполовину вымазан рвотой. Алку, видимо, долго тошнило, пока она не забылась пьяным сном.

Игорь попытался ее разбудить, но она бормотала что-то нечленораздельное, при этом продолжая спать. Тогда он нащупал выключатель. Вспыхнул свет, обнажив всю неприглядность разоренного стола. Игорь прошел по коридору, отыскал туалет, взял ведро с тряпкой и больше часа отмывал комнату, которая к утру должна была выглядеть сколько-нибудь приличнее.

Было около трех часов ночи. Алка, разбуженная Игорем, долго ревела, размазывая тушь по серому больному лицу и осознавая, что ее ждет дома. Игорь кое-как собрал ее, выволок на улицу, привел к себе домой и до утра сидел рядом, глядя на свою безобразно пьяную любовь. Утром все и случилось.

Потом была разборка дома, Аллу ругал отец, всю ночь прождавший дочь у подъезда. Мать молча смотрела на дочь и думала совсем не о том, что выкрикивал в сердцах Виктор Андреевич. Мама все понимала и переживала, что так нескладно у дочери состоялась первая любовь.

Спустя четыре месяца пришлось открыть Виктору Андреевичу правду. Сотрясались стены, дочь из угла затравленно наблюдала, как мама пытается убедить отца успокоиться и принять ситуацию как есть. Он разыскал Игоря, орал, что упечет в тюрьму. Игорь молчал, а когда Виктор Андреевич остановился, чтобы перевести дух, волнуясь и нервно схватывая ртом воздух, признался, что Алла отказывается его видеть. Он готов был хоть сегодня, хоть сейчас жениться, он хотел, чтобы родившийся малыш звал его папой. Но Алке он совсем не был нужен. Именно из-за его несовременности и странности – кто из случайных парней вот так будет ждать еще неродившегося ребенка, говорить какие-то глупости про браки на небесах, просить выйти за него замуж? Она не презирает и не ненавидит его, а просто не хочет. Виктор Андреевич растерялся. Пытался дома объясниться с дочерью, но так и не добился толку. «Не хочу, и точка», – твердила она, и Виктор Андреевич понимал – действительно, и точка.