Богдан Шумячин - Воскрешение Лазаря

В этой однокомнатной квартирке, купленной с «первой получки», разместились гримерка и тренировочная площадка для утренней пробежки и высотных упражнений. Здесь можно было нормально поспать, так как об этом месте знали всего двое: хозяин и Господь Бог, но выспаться полноценно можно было только в деревенском домике в ста километрах от столицы. А для встреч с женщинами существовала съемная квартира в другом районе Москвы.

Однушка выглядывала лоджией на Измайловский парк, островок жизни, затопляемый болотом урбанизации. Сегодня пасмурно. Березняк пестрел карандашными царапками на акварельной бумаге. Это были не просто царапки, хаотичные каракули, а зашифрованные послания-предупреждения прежних цивилизаций нашему вымирающему миру. Устройство квартиры отражало философию ее владельца. Там, где должна быть кухня, расположились стеллажи с коллекцией спортивных сумок, портфелей, барсеток, кейсов, футляров для музыкальных инструментов. Кухонная плита и раковина отсутствовали. Холодильника тоже не было: питался хозяин квартиры свежепринесенными фруктами и овощами и запасов не держал. В ванной оказался электрочайник и что-то из кухонной утвари на открытой полке под зеркалом: чашка из нержавейки, в которой стояли ложка и зубная щетка, пластиковая тарелка, зубная паста, помазок с опасной бритвой и мыло. Это и так понятно, что чашка служила не только пристанищем для зубной щетки, но и приспособлением для чаепития. Можете не напрягаться, полотенце вы здесь не найдете – после принятия водной процедуры чудак-человек предпочитал высыхать естественным способом. Спал он круглый год на незастекленной лоджии в гамаке. К краю балкона была привязана и аккуратно смотана капроновая веревка длиной в двенадцать этажей – на всякий случай, ведь случаи бывают всякие. С этой же целью обнаружилась веревочная лестница на крышу.

Его звали Антон Лазарев, или просто Лазарь, – любитель восточного боя и киллер, если хотите, профессиональный. Только профессиональный киллер – это не постоянная работа для кого бы то ни было, скорее случайный и последний заработок. Да, работёнка ещё та! Соответственно, и хобби у Лазаря нашлось не самое обыкновенное: экстремально-рациональное преодоление городского пространства. Раньше еще не было такого новомодного названия, как паркур, и потому последователь этого непростого увлечения придумал для себя вполне доступное определение: уличная акробатика. Хобби с работой настолько переплелись, что образовавшийся жесткий высокоградусный коктейль можно было именовать стилем жизни.

Антон относил себя к категории вечно небритых мужчин, хотя для перевоплощений иногда приходилось тщательно выскабливать физиономию. На вид около тридцати, тридцати пяти. Коротко остриженный, среднего роста широкоплечий шатен с серыми, всегда грустными глазами. Керамическая улыбка рекламно поблескивала на загорелом лице, скрывая уязвимость. Не красавец. С внешностью серьезной, внушающей уважение. Богемная небритость и печальный задумчивый взгляд придавали ему импозантность.

Скрупулезен в действиях, в логичности суждений. Харизматичность вырабатывал, как физическую выносливость, поэтому, если обворожит, то мало не покажется, пиши пропало. Педант в привычках, в точности движений. Что-то неуловимое, какая-то чарующая сила и притягательность, завуалированные внешним обликом и различимые лишь внутренним видением, мистифицировали догадки о его персоне.

За плечами Афган, Карабах и Первая чеченская. Бойцовская кровь на 99 процентов состояла из атомов выживания. А выживать пришлось уже при родах, и не в стенах роддома. Рождаться пришлось самому, и в эту непростую задачу входило освобождение от обвития пуповины, или, по-русски говоря, от ее удавки – не самое лучшее начало жизни. Потом с первым синюшным вздохом пришлось понять, что твоя родительница – малолетняя алкоголичка, бросившая тебя на самое худшее в жизни. А два года, проведенные в детдоме, пришлось посчитать курортом на Мальдивах по сравнению с предстоящими испытаниями. И восемь общеобразовательных лет в рославльской школе, которую до жути не любил и которая его не любила, пришлось назвать обучением, а не вколачиванием в голову установки «Расслабься. Ты дебил». А звучит-то как: средняя общеобразовательная школа! «Средняя» означает, что это еще хорошо, повезло, бывает и хуже. «Общеобразовательная» подразумевает, что не твое это образование, а ваше с Петей, Васей общее и, значит, ничье. Если бы добрый волшебник вернул назад в первый класс и предоставил выбор: восемь лет рабства за партой или корчевание пней на строительстве БАМа – без раздумывания выбрал бы стройку.

Это был непростой период жизни. Нерадивый школьник чудом закончил восемь классов, поступил в ПТУ на оформителя, но не закончил. Потом армейка и, как итог, «серьезная» работа.

Покалеченное детское мировоззрение, как мог, восстанавливал по крупицам приемный отец. Пятилетнего мужика, избитого судьбой, усыновили, и у него появился просто дом, а не эти жуткие учреждения: роддом, детдом и, упаси Боже, дурдом и стардом. Антон получил великолепное домашнее образование и школу посещал для видимости. Отец – учитель русского языка и литературы, а по совместительству эрудит и исследователь мироздания – до последнего сражался за душу горячо любимого сына. Учитель победил: к шестнадцати годам воспитанник хорошо знал мировую живопись и литературу, достаточно сносно читал и говорил на английском и французском, был спортивен, толерантен и исповедовал веганство. Но это не уберегло его от грехопадения. Гитлер, знаете ли, тоже неплохо рисовал и не ел мясо.

Ну да ладно, наш герой уже собрался и, как запланировал, отправился поразвлекаться столичными соблазнами. Вечерело. Опять встречал большой город. Большой город – большая личность, которая не терпит в себе людей с большой буквы. Для него все одинаковы – горожане. В большом городе не бывает судеб, а есть только одна его судьба, его история. Большой город притворно согревает теплом огней, которые наперебой выкрикивают: я твой город, весь без остатка, ты это я, а я это ты, понарошку. И маленький город не отставал от старшего брата. А вместе они семья – большой мир. В этом мире нет места мессиям. Этот мир сам зажигает свои звезды и живет их светом, лицемерным, ненастоящим. Тьма! Не верь летописцу, который угодников света причислил к каменотесам истории. Не правду земную, но твердь небесную несут столпы, увенчанные терновым венцом.

Окраина города – еще не сам город. Пробираться к центру сквозь спальный район, зашлакованный обдолбанной задумчивостью, нервирует. Жизнь окраины похожа на ковыряние в носу. Въезд в Москву почему-то всегда ассоциируется со случайной встречей с отцом на Зубовском бульваре. Тогда еще якобы учился в институте (версия для родителей). Идешь себе, строишь планы, поднимаешь глаза: стоит отец с книжками в руках. И говорит так, будто с минуту назад расстались. Говорит, вот раскопал в букинисте двухтомник Достоевского на немецком языке. «Преступление и наказание». Мюнхен, 1925 год. Какая бумага! Печать! У-ля-ля! И ни слова о том, что шансов случайно встретиться в Москве почти никаких. И никаких упреков сыну, никаких намеков на сыновью благодарность. Поговорили, пожали друг другу руки и разошлись, как случайные прохожие. Отец всегда в своем мире. На учительскую зарплату может за книгами в Москву мотануть. При этом мать на бирже стоит. В ее швейной фабрике уже давно казино. Хорошо, что есть огород и какое-никакое хозяйство. А сыночек, опора под старость лет, хоть бы раз позвонил, не говоря уже про материальную помощь! Но отец изначально знал, что благодарность приемных детей, да и детей вообще – вещь сейчас редкостная, и поэтому вовсе не огорчался. Чудо-встреча, встреча-напоминание: люди, которые тебя любят и которых любишь ты, – единственная ценность в жизни. Любовь – ценность, которую позволительно брать с собой на небеса.