Георгий Вирен - Птица Ночь

Ладно, Георгий, хватит юродствовать! Шутки в сторону.

В Будущее они не смотрели.

Страшен был степными ураганами 77-й год Родни, от Сотворения же Мира 1725, но везти труп в Столицу кому-то всё равно надо было, и Ашот вызвался на это сам: убитый был его братом. Безродных в Столицу не пускали, и у её ворот Ашот показал шлемоносцу сандаловую бляху третьего шурина Бати Старательности.

Потом Ашот отнёс труп в Квартиру. Ни он сам, ни служители понятия не имели, зачем труп понадобилось везти в Столицу, да и приказа такого никто не отдавал. Однако труп приняли, сделали нужную запись, и Ашот с лёгким сердцем уехал из Квартиры.

Здесь, любезный читатель, мы навсегда расстаёмся с Ашотом, чтобы встретиться с подлинным героем повествования.

ЯСАВ (сон)

«…Демоны, демоны лесов моих, демоны тишайших моих лесов, простите, что нарушил покой ваш, что шёпот мой так громок, что след мой на траве лёг, что глаза мои тайны ваши видят, демоны лесов моих…»

Ну вот, опять Раиса Павловна злится, что на Новый год опоздаем. Эх, если бы не ходить туда вовсе! Снова эти её подруги – Штанинникова, Ягодкина – курицы проклятые: «Мохер, кримплен, недостача, Сочи, ревизия, балык, всё подорожало, пансионат на Клязьме, Тихонов – душка…» Тьфу! А Славка опять напьётся и будет кричать, что он почти генерал-лейтенант, только звёзды поменьше, а его никто не уважает, и сейчас он будет по мордАм гулять… А ты молчи, сиди, как мумия египетская, жуй телятину и пей, пока влезает… Тошно мне, тошно! Небось, Гоголь не в такой обстановке творил. Иду, иду, одеваюсь, куда я денусь…

2 января

ЯСАВ (явь)

Это имя носил человек, проснувшийся однажды весенним утром 77-го лета Великой Соединённой Родни. 77 лет назад возникло здесь, на цветущей земле Материка, это государство возникло на совершенно новых началах, которые призваны были вывести народ Материка из состояния дикости и скудоумия. Великий пророк Лианафан тогда был сожжён за свои проповеди, – может быть, только он мог представить себе ранее, насколько могущественной станет Великая Соединённая Родня уже на семьдесят седьмом году своего существования. Могущество её было так велико, земли так богаты, а поля так плодородны, что люди Родни привыкли к мысли о её вечности – не только в будущем, но в прошедшем.

– Великая Соединённая Родня жила и будет жить вечно! – провозглашали каждый день Вестники, и с ними были согласны все, за исключением немногих отщепенцев-говорунов.

Согласен с этим был и Ясав, пятый шурин Бати Справедливости, проснувшийся однажды весенним утром 77-го лета.

Ясав жил в столице Родни, в прекрасном городе, поражающим странников и торговцев своими домами из жёлтого камня, своими площадями, вымощенными редким серым камнем, своими запретными садами, которые лишь в немногих местах выглядывали за стены зелёными ветвями.

В Великой Соединённой Родне вообще очень заботились об охране природы. Не случайно почти половина родственников Дома Справедливости ведала переписью птиц, зверей и даже цветов. (Вторая половина собирала исключительно Добровольные Ежегодные, Ежемесячные и Еженедельные Приношения, а также Исключительно Добровольные Пожертвования за окна и очаги).

Ясав занимался составлением Неукоснительных Советов по охранению комаров. Он был ещё молод, но достаточно честолюбив и старателен, и ему предстояло ещё долгое и славное продвижение по ступеням Родства. И – кто знает? – так думал иногда Ясав, – может быть, со временем его сочли бы достойным места самого Бати Справедливости или хотя бы его Первого Сына.

В этот день Ясав, как всегда, надел свою сандаловую бляху – знак пятого шурина – и вышел на улицу. На службу он попал вовремя и даже успел на всякий случай кивнуть сынку Лиахиму, – поговаривали, этот сынок почище любого Бати услужал Дому Дружбы.

До обеда Ясав, как обычно, трудился над формулировкой Неукоснительного Совета, который предусматривал три степени почтительности по отношению к комарам: для недостойных, худородных, Любимых Родственников – и одну степень равноправия, для членов Семьи.

Перед обедом, опять же, как всегда, Ясав пристойно внимательно выслушал последние новости, а потом пристойно долго поболтал о том, что, Слава Родне, через четыре дня закончится очередная Великая Беременность Великой Бабушки и что протекает она натуральным образом, о том, что, Слава Родне, с девяти часов вечера вступает в силу Неукоснительный Совет о единовременном распускании всех листьев, а также прочей зелени, – Великая Родня умела заставить слушаться даже природу, – о том, что, Слава Родне, исполнилось уже три месяца со дня окончания 86-й Великой Победоносной Войны с Гнусным Врагом на Каверзном Острове и, наконец, о том, что, Слава Родне и Великой Бабушке, сейчас, как и прежде, действует Всеродственное Осуждение и Неукоснительный Запрет Геликоптерного Умствования, а вся Родня, как и раньше, понятия не имеет о том, что это такое, но бдительности, как и раньше и даже ещё больше, не теряет.

Сегодня Ростик пришёл злой. Он всегда приходит злой в день получки. Эх, Ростик, Ростик! Не любят его на службе. Уже несколько лет, именно в этот день, в сортире обязательно появляется надпись: «Счастливо посидеть, князь Беломоро-Балтийский» – и как раз на уровне глаз. Жена моя, Раиса Павловна, сначала осмеливалась спрашивать: «Опять?», но он так страшно менялся в лице, что я попросил её не делать этого. Всё равно видно, что опять.

Правда, сначала Ростик относился к этому с определённым азартом. Он рассказывал нам, как «перетряхнул своих писателей», – подчинённых у него двое, оба писари, а он как бы старший, – а потом всю часть с помощью других прапорщиков. Никто, конечно, не сознался. Десяток призывов сменился с тех пор, а надпись всё появляется. Сам, в общем-то, виноват. Действительно, смешно и длинно: Ростислав Георгиевич Неворин-Новокузнецкий. Давно мог он избавиться от одной половины. Это его мать надоумила, жена моя, Раиса Павловна. Да он весь в неё…

Так вот Ростик сегодня пришёл злой. Он, конечно, здорово поддал со своими всегдашними «однополчанами», но не в этом дело. В «круглые даты» он тоже поддаёт, но приходит весёлый. Тоже, «круглые даты» – грустно это, грустно.

Сегодня, например, и я, и Раиса Павловна знаем, что осталось ему 5 113 дней – дата некруглая. Через 13 дней будет малое веселье, а ещё через 100 – большой загул. В календаре на каждом листке цифра стоит. Он уже точно решил, что будет делать на пенсии: рыбалка, пиво и палец о палец ни-ни. Это в сорок-то пять лет! Молчание, как говорил литературный герой, молчание!..

Ох, что-то, Георгий, не весел ты сегодня, и даже просто вял. Ведь решил давно, что такая жизнь даже упоминания не достойна, не то что описания. Ведь плюнул давно на них, а вот как застопорится фантазия, так сразу на это болото и сворачиваешь: привычка графоманская руке покою не даёт.