Николай Еленевский - Сердцебиение (сборник)

– Сдавайтесь, вы окружены.

Погрузили в эшелон и повезли куда-то под Москву. Выгрузили. Построили. Перед нами советский военный начальник:

– Ну что, панове, попали нам в руки. Будет вам и семнадцатый год, и восемнадцатый. Теперь вам времени на все хватит.

Мы переживаем, что с нами будет. Сильно расстрела боялись. Еще по эшелону слухи ходили, что везут для расстрела. Молодые, жить ох как хочется! О расстреле разговора нет. Приказали идти в столовую. Хлопцы повеселели, если кормят, значит, не для пули.

В столовой нам покушать дали. Кто ест, хотя проголодались крепко, а кто от переживаний только ложкой по миске водит. Хлеба на столах осталось много, уйма. Думаю, нехорошо, надо бы с собой немного захватить, и стал его по карманам рассовывать. А тот военный за мною наблюдает, подходит и говорит:

– Правильно делаешь, солдат, впереди очень дальняя дорога.

Киваю головой, соглашаюсь. Дальняя дорога без хлеба – сплошная мука. Что пленному солдату надо: хлеб да махорка.

– Набирай, солдат, сколько можешь, он тебе потребуется.

Покормили, построили, повели на сортировку.

Там сразу новая команда:

– Собирай пожитки, выходи строиться!

Какие у пленного пожитки: все его, что на нем, да еще ложка с котелком, бритва, кружка в вещевом мешке. С еды ничего, а я своему хлебу радуюсь.

Погрузили в эшелоны и повезли. Долго везли и медленно. У хлопцев аппетит появился. Просят: дай не то что корку пожевать, а хоть понюхать кусочек. От голода животы подводит. Хлеб утек из вещмешка, что вода в засуху. Где-то под городом Горьким загнали эшелоны в тупик. Конвоиры дают команду:

– Выходи, панове-вояки!

И смеются…

Повели их в казармы какой-то части. Там уже были такие, как они. Большой плац. Стоят несколько десятков рядов, может, тысячи человек. Здесь из них самый высокий военный чин и говорит:

– Товарищ Сталин распорядился, что те пленные, которые по Буг, поедут домой. Тех, которые по иную сторону, повезут в лагеря. Те все польские. Но при переписи говорите правду, а то беды не миновать.

Начали делать перепись. Выстроились в очереди. Пошли расспросы, сверки документов. До самого декабря все протянулось. Кто до Буга, набралось где-то с полторы тысячи человек. Гадают, как решится их судьба. Чего только не передумали. Хуже нет, чем солдатская дума, когда человек в плену. Сколько всего переговорено, порассказано…

Те, кого вписали в списки на отправку домой, повеселели. Ждут не дождутся своего дня. Отправляли небольшими партиями.

Когда подогнали вагоны, оборудованные нарами, с печками, и повезли в Здолбунов, то, как только сели да застучали колеса, так по вагонам песни, свои, белорусские.

В Здолбунове тоже лагерь. Опять проверяли, расспрашивали. Вот из него и отпустили домой.

Перед самой войной из их семьи в Красную Армию пошел Василь. Красивый, видный хлопец. Силушку имел большую. Как-то на праздник забежали детишки во двор:

– Василю, Василю, там вашего дида хлопцы из соседнего села колотят!

Дед тоже не слабак был, но тех хлопцев человек восемь. Василь туда, да от забора хвать кол потолще:

– Ну, кто под руку попадет, я не виноват!!

Так и гнал неблагодарных гостей почти до их села.

Василия провожали, как и других парней, красиво, всем селом. Написал, что служит под Москвой в тяжелой артиллерии. Под Москвой он в декабре 1941 года и погиб. Об этом Яромчики узнали уже после войны. Прислали бумагу, что Василь пал смертью героя.

Призвали Николая Яромчика в действующую армию в 1944-м. Тогда сразу после освобождения здешние села после призывов крепко опустели. А что поделать, кому-то немца гнать надо было. Из той же Ладорожи на фронт ушли Иван Ботвинко, Иосиф Курадовец, Иван Полейчук, Иван Парчук, два Николая Парчука, два Степана Ботвинко, Владимир Чернюк, четверо Яромчиков – Василь, Константин, Максим и он, Николай.

Сколько слез село увидело и рыданий услышало! Хотя оно все эти годы от них и не высыхало. Да ведь такое дело: немца гнать надо. Свезли всех призванных на станцию в Дубровицу, в вагоны и за Москву. Где-то под Ярославль. Там учебные лагеря размещались. В одних пехоту обучали, в других танкистов, артиллеристов… Копали, бегали, стреляли. В общем, немного подучили – и опять в вагоны и на фронт. Ночью прибыли на станцию Барановичи. Побита она бомбами крепко. Куда не ступи, то кирпичи, то ямы, то железо взрывами покрученное. Команды, крики, ругань, построения. Но все с толком. Со станции пешим строем в лес. Там военный лагерь. В нем стали распределять, кого и в какую часть направить. Людей масса. Отберут несколько сот, выдадут оружие, винтовки-трехлинейки, – и обратно на станцию, на погрузку.

Кого за Брест на Вислу, кого за Гродно на Кенигсберг.

В эшелоне узнали: везут на рижское направление.

– Ох, братцы, там такая мясорубка, что не приведи Бог, там очень тяжелые бои и надо большое пополнение.

– Был там?

– Был, теперь вот после госпиталя…

Пополнили нами стрелковый полк, и он сходу пошел в бой. Без задержки, как выгрузились с эшелона, так и на передовую. Привези нас сюда раньше, немец вычислил бы, догадался – и сюда своих людей побольше. Тогда дело оказалось бы для нас худо, куда хуже, чем сложилось. А так сходу – и в бой! Батальону на пути встала высота, опоясанная дорогой и немецкими траншеями. И крепко встала. Она высилась по ту сторону дороги, и эта дорога с нее смотрелась как на ладони. Один взвод проскочил эту шоссейку и прорвался в первую немецкую траншею, да там и остался.

Немец таким сильным огнем встретил, что батальон отошел назад.

Командир роты вызвал нашего младшего лейтенанта Володина, командира взвода:

– Видишь там, за немецким шоссе, наш первый взвод. Наверно, раненые есть. Ночью немцы обязательно пойдут отбивать траншею. Сами понимаете, что раненых в плен возьмут, а тяжелых, так и положат на месте: чего с ними возиться. Надо своих выручать.

– Понял, есть!

Мы слышали, что там раненые есть, оттуда все кто-то кричал, просил о помощи.

Володин поставил нас в рядок… Раз, два, три, четыре. Ну, сержант, полезай…

– Огу… Товарищ младший лейтенант, а куда я полезу, куда я полезу? Там уже столько лежит… Я на это дело не соглашаюсь…

В нашем отделении были храбрые хлопцы.

– Мисюк, давай ты!

Мисюк – здоровый, веселый, крепкий хохол, мы с ним дружили.

– Нет, хоть убей! Да я не такое видел, но это же зазря все…

– Тогда, Яромчик, приказываю тебе!

Думаю, другим за отказ простят, а мне нет. Все знают, что я служил до этого в польской армии и был в советском плену. Отдаст Володин под трибунал за невыполнение приказа и Бога не побоится.

Ну я и предлагаю:

– Товарищ младший лейтенант, попробовать можно, да что я сам сделаю. Я ничего не сделаю. Мы же обратно с раненым эту проклятую шоссейку не переползем. Уложит он нас.