Роман Булгар - Пир во время чумы

– Себя Ильин хорошеньким перед начальниками выставляет. И под комбрига яму он эдак, на всякий случай, копает. Не поступит Грищук в академию, Ильин и в этом случае будет претендовать на его кресло. В борьбе за место под солнцем для них все средства хороши…

Занятия подошли к концу, и Малахов вернулся к штабу, подошел к его двухэтажному зданию из красного кирпича с тыльной стороны и позвонил в дверь, ведущую в полуподвальное помещение.

– Жека, ты? – послышался далекий женский голос.

Глухо стукнули тяжелые запоры, и оббитая железом дверь чуток приоткрылась. Мелькнула радостная улыбка на миловидном, а если хорошенько приглядеться, то на очаровательном личике, лишь немного подпорченным чересчур уж кричащим макияжем. Непременная дань местной моде. Боевой окрас индейца, вышедшего на тропу войны.

– Привет, Катюша. Как идут дела у детей подземелья?

– Истомились мы без тебя, – проворковал грудной голос.

– Скучали они, – Жека ласково провел пальчиком по ее щеке.

Оказавшись внутри, Малахов остановился рядом с коммутатором.

– Что у нас есть новенького? – прищурился он.

– А ничегошеньки не слыхать, – Катя пожала плечами. – Тереп вон шарит с утра нашего вооруженца. Оно не может до того достучаться.

– Интересно как… – подполковник задумчиво прищурился. – И что нужно начальнику штаба дивизии от скромного майора?

– А ты топай, стребуй у них. У них тут, разумеешь, какие-то свои справы. Частенько они друг с другом созваниваются, о чем непонятно они толкуют. Да что мы все о них? Жека…

Волнуя-волнуя его своим откровенно зовущим взглядом, женщина приблизилась на крайне опасное расстояние:

– Жека, обыми меня…

– Как, прямо здесь? – пожимая озадаченно плечами, Малахов обвел комнату быстрым взглядом и остановил на Кате свои спокойные глаза, лишь там, в черной бездонной глубине которых, угадывались веселые искорки. – Тут вот мне и обнять тебя, и…

– А что?.. – разудало вылетело ему в ответ.

Женские глаза ничего не прятали, они так и играли, так и играли.

– Время обеда. Дверь изнутри затворяется. Туточки у нас и кушетка мягкая водится в комнате для отдыха, – горячо шепнула она, скидывая с себя камуфляжную куртку, под которой у нее ничего другого не было – и когда успела снять? Видно, перед его приходом, ждала!

– Катя! – выдохнул он, и глаза его мигом вспыхнули.

– Я тебя эдак поджидала, эдак поджидала. Ну, что ты стоишь? – она тяжело дышала и расстегивала ремень на брюках. – Ходи до меня…

Горячие мужские руки прошлись по женским плечам, задержались на груди, и она изогнулась от острого, тянущего все жилы томительного чувства. Ласковые губы приблизились, поцеловали по очереди глазки, носик, нашли теплые губы. Терпеть и далее сил у нее не осталось. Женщина опустилась на кушетку и потянула его за собой…

– Почто мне ни с кем эдак не ладно, як всякий раз с тобой?

– Не знаю, Катя, – он прикрыл глаза.

Сердце в его груди стучало, как после кросса на три тысячи метров.

– Нет, ты ведаешь…

– Может быть, Катя, – мужчина с усмешкой дотронулся пальцем до обиженно сложенных губок, – они искали в тебе одни наслаждения, но сами доставить тебе его не желали, не хотели, а может, просто не умели. Или все сразу и вместе взятое…

– А ты… жаждешь? Я полагала сказать, что пробуешь дать его?

– Да. Я считаю, что в этих отношениях главное – вырвать из уст лежащей перед тобой женщины радостный стон полного счастья. Самое высшее наслаждение состоит именно в том, чтоб доставить радость и наслаждение своему партнеру, а не самому себе, как у нас думают…

Смахивая с лица усмешку, Жека вздохнул. Вот и вся разница или две большие разницы, как сказали бы на одесском Привозе…

– Ты, Жека, ты какой-то не этакой, – Катя в упор смотрела на него своими задумчивыми глазами.

– Какой еще не такой? – его глаза, подыгрывая ей, расширились.

Водя ладошкой по мужской груди, она покачивала головой:

– Ты – иной. Ты мыслишь вовсе не эдак, как наши мужики. Может, потому все наши бабы косятся в твою сторону и облизывают губы.

В душе польщенный, он все же скептически хмыкнул:

– Ну, допустим, что не все. Есть и особи, что смотрят исподлобья, с трудом сдерживают язвенное раздражение…

– Ты про Райку? Она, бедная, как связалась с на голову стукнутым, и сама чокнутой стала. Стучит втихаря на всех и по кругу…

Второй раз за короткий промежуток времени услышав про стук, Малахов приоткрыл один глаз и внимательно посмотрел на Катю.

– Да, стучит. Факт точный. И на тебя, кстати, тоже. Все Ильину про тебя доносит. Когда ты на службу с запахом притопал, когда и с кем ты во время рабочего дня стопочку дернул…

Досадливо крякнув, мужчина одним пальцем развернул женский подбородок к себе, пытливо прищурился:

– Ты все сама сейчас придумала, или тебе про то вещун шепнул?

– Девчонка одна из машбюро сболтнула мне, когда до самой ночи корпела и отстукивала Райкину, не выполненную вовремя, вещицу.

– Пусть, – он покривился, и глаз его снова прикрылся.

В его голове сложилась ясная картинка. Значит, так оно и есть, все укладывается в логическую цепочку, и пазлы все выстроились.

– Мне все равно. Пускай стучит…

– Жека, ты и, правда, почто эдак много пьешь?

– Я, Катюша, иначе не могу, – он нашел ее ладонь и крепко сжал. – Если я вовремя не выпью, мне становится страшно. Я боюсь сойти с ума от разных мыслей. И я ухожу от них и прячусь за непроницаемую и глухую ширму. Когда я трезвый, то вздрагиваю от каждого шороха.

– Ты? – женские брови недоверчиво взметнулись вверх.

– Я, Катя. А ты, небось, думала, что я…

Напрасно, скользнуло в его глазах, некоторые так думают. Увы!

– Мне всегда гляделось, что у тебя железные нервы.

– Все, что ты видишь во мне, – маска, всего лишь одна маска. А за ней уже ничего хорошего не осталось. Одна лишь пустота. И больше ничего. Внутри у меня все пусто, и нет ничего такого, ради чего стоило бы и дальше тянуть смертельно опостылевшую жизненную лямку.

– Жека, ты через край учился. Почто в нашем мире устроено все несправедливо? Одним – все, а другим – несчастные крохи…

– Катюша, милая, – он качнул головой, – ты задаешь мне вопрос, над разрешением которого люди бьются уже не одно тысячелетие.

– Жека, а все же. Ты, будь ласка, не тикай от ответа.

Поддаваясь давлению нежно теребящих требовательных пальчиков, мужчина вздохнул, шевельнул губами:

– Катя, то выйдет длинная и очень грустная история.

– А ты, – она лукаво улыбнулась, – покороче и повеселее.

Вздохнув, Малахов постарался сократить рассказ:

– Тут дело в том, что люди – это творение самой природы. И надо сказать, что не самое худшее. И нам присущи все качества, которыми вкупе обладают остальные обитатели нашей Земли. И тут честность, и справедливость в том ряду, увы, не первые и даже не вторые…