Анна Евсеева - Шум города. Мини-роман

– Вчера один коммерсант, – нежно и равнодушно вещает Нелли, – выпал из окна двенадцатого этажа. Разбился насмерть, – она усмехается каким-то своим мыслям. – А его мозги разметало по асфальту так, что дворники лопатами не могли отскрести. Омерзительная лягушка сделала своё дело – она выпрыгнула изо рта и, сделав несколько кругов по комнате, попала в мои уши, а дальше поползла по капиллярам, венам и артериям и закипела в моем воспалённом мозгу дикой картиной случившегося, которая теперь нескоро выйдет из памяти.

Портрет Нелли заказал её муж, тот самый, который изнасиловал её в тринадцатилетнем возрасте. Я видел его только однажды, когда он пришёл договориться со мной о работе. Он стремительно вошёл в мастерскую, разом окинул висящие на стенах работы, кивнул и быстро сказал:

– Мне бы хотелось, чтобы вы написали портрет молодой леди. О деньгах не беспокойтесь. Сколько это займет времени?

– Я должен хотя бы взглянуть на леди, – ответил я.

– Думаю, её внешность не оставит вас равнодушным, – усмехнулся он, – пару месяцев хватит?

– Надеюсь, – кивнул я.

Он коротко попрощался и ушёл. Когда я вспоминаю этого сухого, убелённого сединами человека, в моей голове что-то замыкает: я никак не могу свести два образа – насильника и солидного господина – в единый портрет мужа Нелли. И меня не волнует вопрос морали или законного наказания, которое должно было бы последовать. Просто муж Нелли раздваивается, его длинное тело разваливается и эти две половинки не в состоянии сойтись, они тянутся друг к другу, но между ними всегда остаётся неодолимое расстояние, и они распадаются на моих глазах, при этом почему-то растекаются мозги по асфальту, которые дворники соскребают деревянными лопатами.

Я трясу головой, потому что понимаю, что устал, переутомился, мне надо отдохнуть, так как нереально писать портреты по шестнадцать часов в сутки. Даже если эти портреты заказывают такие достойные и уважаемые люди, как муж Нелли.

«О деньгах не беспокойтесь!» Хотел бы я не беспокоиться о деньгах! Я ложусь на диван и думаю о Нелли. Она появилась у меня и казалась слишком скованной. Похоже, она сама себе была неинтересна. Сначала я почему-то подумал, что она очень счастливая и уверенная в себе женщина. Я ненавижу слово «счастливая», но иногда оно очень помогает точнее сформулировать нужную мысль. Оно заменяет многие слова – пресыщенная, безразличная, равнодушная, капризная. Да, мне казалось, что она – банально счастлива: богатый муж, сытые дети и она сама – ещё слишком молодая и безмерно красивая, красивая до неприличия. Она никогда не говорила о своих детях, однажды объяснив это тем, что у всех эти рассказы одинаковы, и зачем рассказывать то, что и так каждому известно. Это потрясло меня – на свете нет женщины, которая не любит говорить о своих детях. Интересно, приходило ли ей когда-нибудь в голову поставить над ними какой-нибудь дикий эксперимент – типа того, что она хотела устроить со стариком Илидором?

Я смотрел на портрет молодой женщины в нежно-голубом платье. Я всегда вывешиваю на самое видное место именно тот портрет, который плохо получился. Хотя как я могу повесить удачную работу? Её же немедленно заберёт заказчик. Тот портрет заказал мне известный певец-гомосексуалист. Я не знаю, кто эта женщина, потому что писал по фотографии. Певец заплатил за портрет пять тысяч евро, авансом, и сказал, что она сама должна прийти за портретом, но никто не пришёл, и портрет остался у меня. Он висит на стене в качестве назидания – никогда не писать в такой манере, словно это ледяная скульптура.

Как-то, глядя на портрет, Нелли долго молчала, потом сказала:

– Мне кажется, что это утопленница. Я чётко вижу, как волной её прибивает к берегу, волосы разметало водой.

– Какая жестокая романтика, – вздохнул я, – надо его выбросить.

– Только знаешь, – вдруг добавила Нелли, – её сначала убили, а потом бросили в воду.

– Господи! – воскликнул я. – Откуда такие кровавые подробности?

– Потому что если бы она просто утонула, то была бы распухшей, воды бы наглоталась. А раз она целёхонькая, значит – в воде она уже не дышала! – и Нелли победно посмотрела на меня.

– Да кто тебе сказал, что она вообще утонула! – заорал я. – С чего ты взяла такую чушь!

– Но ведь ты сам говорил, что никогда не видел её живой.

Действительно, подумалось мне, ведь я никогда не видел живой эту женщину. Может, стоит написать заявление в полицию и указать телефон того гомосексуалиста, который принёс мне фотографию?

– Это любовь, – объяснил я, – безответная любовь. Это её образ.

– Я ничего не знаю о любви, – вздохнула Нелли, – я чувствую себя ущербной.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – осторожно предположил я.

– Нет, не преувеличиваю, – невозмутимо ответила Нелли, – но ты же обо мне ничего не знаешь. Я живу с параноиком и садистом. Он издевался надо мной всю мою жизнь.

– Зачем же ты вышла за него замуж?

– А я и не выходила. Он изнасиловал меня. А потом он купил мою маму, подарив ей виллу. Мы переехали сюда из Латвии, а когда я была маленькая, мама танцевала в стриптизе. Мы жили по подвалам или в гримёрных, а мама всю жизнь мечтала о вилле! Вилла – это мечта всей её жизни! И всё потому, что какой-то кретин вбил ей в голову, что она настолько красива, что, окажись она в Европе, на ней немедленно женится швейцарский банкир. Но мы переезжали из города в город, а банкир так и не попадался. Затем появился мой будущий муж, сначала он был маминым… другом. Как-то увидел меня, мне было тринадцать. И он воспользовался моей беззащитностью. А потом всё ещё проще – обнаружилось, что я беременна! И что мне было делать? С мамой они договорились, он подарил ей одно из своих шале в горах. И мама растаяла, оформила документы о том, что я старше на несколько лет. И дело было сделано.

– А второй ребенок? А третий?

– Муж забивал мою волю. Все годы он приставлял ко мне то охрану, то врачей. Они не давали мне сделать ни одного самостоятельного шага, всё время контролировали мои действия, постоянно внушали, что я самая счастливая. А на самом деле я всю жизнь прожила в аду!

– Ты могла убежать от него! – воскликнул я, поражаясь подобному средневековью.

– И танцевать в стриптизе? – удивилась она.

– Нет, он – отец моих детей, и этого достаточно, чтобы уважать его. А потом я всегда жила обеспеченно, как за каменной стеной.

– А где твой отец, Нелли? Как он относится ко всему этому?

Нелли удивлённо подняла глаза.

– У меня никогда не было отца, – уверенно ответила она.

Странное ощущение: иногда мне кажется, что все мои персонажи, оказавшись в роли моделей, стараются как можно сильнее потрясти моё воображение, мужчины пытаются выдавить слезу и вызвать сочувствие, или наоборот – кичатся своими возможностями, рассказывая, какое влияние они оказывают на президентов и королей, а женщины стараются посильнее шокировать, рассказывая об ужасах, которые им пришлось пережить в жизни, причём все эти ужасы они терпели от тех же самых королей и тех же самых президентов. Никто не знал и никто не мог проверить, что из этих рассказов – правда, а что ложь. Я выслушивал каждого и каждую с большим сомнением, ведь это особенность человеческой натуры: если человек выступает инкогнито, то его тянет наговорить о себе лишнего, а скучную правду он прячет вместе со своими документами. Наверное, это происходит потому, что реальная жизнь так же скучна как подлинные удостоверения личности, ведь в них ничего не приукрашено – эту мысль подсказал мне Николас. Но Нелли я верил безоговорочно. Правда, при этом я часто не верил собственным ушам.