Анна Евсеева - Шум города. Мини-роман

© Анна Евсеева, 2016

ISBN 978-5-4483-4759-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие Вячеслава ПЬЕЦУХА

О книге Анюты Евсеевой

Эта книга должна заинтересовать читателя по трём причинам.

Во-первых, потому, что автор её бесстрашно выбивается из традиции, сложившейся в нашей литературе за последние двадцать лет. То есть автор, хотя и принадлежит к прекрасному полу, однако же гнушается детективным жанром и не сочиняет умильных любовных историй для дам преклонного возраста, не знающих, чем бы себя занять.

Оригинальная позиция автора тем более заслуживает почтения, что все козыри на руках у её товарок по перу: дело их прибыльное, не особенно мудрёное, и читатель пошёл невзыскательный, хладнокровный, которому что книжку в руки взять, что спицы для вязания – всё одно.

В том-то всё и дело, что Анюта не эксплуатирует специальные пристрастия наших старушек, и не стремится превратить литературу в доходное предприятие, а сочиняет прозу, исходя из того же, из чего исходили Зинаида Гиппиус и Вера Панова, то есть неведомо из чего.

Труд сей, надо заметить, в наше время рискованный и неблагодарный, поскольку национальная культура, кажется, сломалась и, кажется, навсегда.

Во-вторых, проза Анюты должна заинтересовать читателя по той причине, что хотя она и женская (проза точно бывает плохая, хорошая и женская, ибо женский мир капитально отличается от мужского, как увещевания от УК), ориентиры её скорее традиционно мужские, или по-хорошему традиционные вообще.

С одной стороны, это значит, что автору претит пустое увеселение читателя, что он не досадит ему утомительной наблюдательностью, жеманным синтаксисом, бессмысленными диалогами и так называемым потоком сознания, который редко перетекает в художественную мысль. С другой стороны, это значит, что автора прежде всего занимают движения души человеческой, тянущейся к непознано возвышенному вопреки гнусным обстоятельствам бытия, и, стало быть, он орудует в правилах доброй русской прозы, пускай даже не толстовского накала, а только ориентированной на него.

В сущности от высших образчиков изящной словесности проза, так сказать, ориентированная отличается единственно тем, что она не преобразует количество слов в качество откровения. Но тут уже ничего не поделаешь, поскольку женщинам в принципе не даётся субъективно-идеалистическая философия, а мужчины в принципе не способны за тысячи километров почувствовать чью-то боль.

В-третьих, эта книга неизбежно заинтересует читателя потому, что Анюта Евсеева открывает мир, ещё путём не исследованный нашей литературой: сферу ощущений, мыслей и поступков нашего соотечественника, оказавшегося в Западной Европе то ли на время и волей случая, то ли принципиально и навсегда.

Сфера эта сулит значительные открытия и весьма трогательна для нашего национального сознания, поскольку мы всегда жили по Герцену, как русские аристократы и граждане мира, даже если по паспорту значились из Торжка. Причём почти всегда выходило так, что и родина нам не мила, и чужбина раздражает, и в Чертанове невмоготу, и в Базеле жить нельзя.

И это вовсе не удивительно, ибо мы мыслим как европейцы, а живём как простодушные дикари. Кажется, именно об этом книга Анюты Евсеевой, о русской неприкаянности как способе бытия. Сей феномен не всегда разглядишь за развитием сюжета, речами и действиями персонажей, но это случается сплошь и рядом, что книги оказываются толковее своих создателей (как это случалось, например, с Гоголем), собранней и острей.

«Так и брели они сквозь века, эти таборы цыган с загадочными лицами, шарлатаны, по глазам угадывавшие, что вас ждёт: они никогда не ошибались, если речь шла о любви или смерти». Ромен Гари «Европа»

– Для меня секс – какое-то непостижимое понятие, я не понимаю, что такое секс, зачем он нужен и кому может приносить удовольствие…

Вообще-то не очень ясно, был ли у неё секс в принципе, и трое детей – далеко не показатель богатой чувственной жизни. Она так просто говорит об этом, и не только об этом – буквально обо всём, говорит с той лёгкостью, с какой великие актеры играют свои роли – так, что неискушённому зрителю незаметно, сколько усилий и старания вложено в эту простоту.

Она приходит ко мне в мастерскую, полная безразличия ко всему, что её окружает и что ей встретилось по дороге. Садится в кресло и всем своим видом показывает: ей всё это абсолютно не нужно – ни моя мастерская, ни я сам, ни портрет, хотя он уже почти готов. Не нужно потому, что не она его заказывала, а её муж.

О её муже я уже знаю дикие подробности, и подобным знанием – я убеждён – не сможет похвастаться ни один уролог, проктолог или дантист – из тех, что его обслуживают. Она выложила мне все детали их интимной жизни – «и это, по-вашему, можно назвать сексом!» – она рассказала, сколько у него вставных зубов – «а ведь он продолжает выдавать их за свои!», и о том, что в его сердце давно стучит искусственный клапан, и вероятно жить ему осталось не так уж долго, если он не прекратит вести тот образ жизни, к какому привык.

Она знает меня ровно с тех пор, когда я начал писать её портрет, а рассказывать начала с первого же дня, как только попала ко мне в мастерскую. Иногда я ловлю себя на мысли, что она мне нравится, и о том, что такое секс, я объяснил бы ей с огромным удовольствием. Но у меня старый принцип – никогда не спать со своими моделями! Это закон жизни, это обет, данный мной моей профессии.

Мой друг и компаньон Николас – примерный семьянин, он верный муж и любящий отец. За долгие годы супружеской жизни никогда не изменял своей жене. Ему даже в голову это не приходило. Мы с ним превосходно понимаем друг друга – Николас верен жене, а я никогда не изменяю своим принципам. Хотя можно себе представить, сколько соблазнов встречалось на пути за время нашей жизни в Париже.

Были и весьма недвусмысленные предложения, и уговоры, и попытки шантажа, и даже слёзы. Но мы с Николасом всегда оставались верны себе – в нашем деле репутация занимает не последнее место.

Глядя на Нелли, я стараюсь не думать о человеческой природе. Женщина, пришедшая ко мне в мастерскую, – это всего лишь объект для изображения на холсте или на бумаге. Ведь невозможно даже вообразить себе, чтобы художник вожделел натюрморт или пейзаж! Я подобного случая не припомню, хотя это любопытная тема для философской беседы с Николасом в ближайшую пятницу, за стаканом виски и сигарой. Нелли ничего не знает о моих мыслях, да и если бы знала, это ровным счётом ничего бы не изменило в наших отношениях. Ей главное, чтобы её слушали. Нелли обо всем говорит с лёгкостью, словно в том, что она говорит, нет ничего особенного, будто она передает мне сводку погоды или расписание сеансов в ближайшем кинотеатре. Как о сексе, так и о том, что муж когда-то изнасиловал её, когда ей было всего тринадцать, не найдя лучшего аргумента для того, чтобы её мать согласилась выдать за него свою малолетнюю дочь.