Илья Алексеев - Антихрист

Через год кузня была мною оставлена, ведь более не доставляла мне того удовольствия. Пробовал возродить погибший виноградник, но безуспешно. Старший стал очень сильно пить, а когда он был пьян, то становился невыносимым. Болезненно сейчас вспоминать тот вечер, когда мы с ним разругались.

Я тогда заглянул в кузню, чтобы сделать подковы соседской лошади (обещался давно), только раздул огонь в печи, когда в мастерскую пьяный ввалился старший, еле держась на ногах, подошел ко мне вплотную и стал смотреть своими кристальными глазами в мои очи. Надо сказать, что от него смердило вином.

– Что же ты кузню бросил? – произнес он своим заплетавшимся языком.

– Не по сердцу мне стало, – спокойно, но с презрением к его пьяной рож ответил ему.

– Не по сердцу, – громко передразнил старший меня, – а мне думаешь по сердцу, что ты денег больше не приносишь?

– Тебе бы лишь свое свиное рыло напоить, – губа нервно дрогнула.

– Был бы жив отец…

– Погнал бы тебя в шею.

– Что? – заорал он и замахнулся кулаком на меня.

Однако я раньше успел оттолкнуть его от себя. Он с грохотом упал на спину. Я направился к выходу, а старший мне вслед прокричал: «Пошел вон отсюда и не приходи сюда», но мне уже было наплевать на его слова, которым тогда не придал никакого значения. Через пару дней старший уехал, не сказав и слова. Он продал и дом, и кузню. После того вечера, когда мы поссорились я больше его не видел.

У меня было достаточно денег, чтобы выкупить кузню, собственно говоря, я так и поступил, но прежней радости она мне не приносила. Пробовал возродить виноградник и через пару лет мне удалось, однако и тот радости перестал доставлять. Единственным занятием моим осталось лишь вспоминать былые времена, когда мы вместе с Ревеккой заботились о винограднике, поэтому я решил найти себе женщину, а наиболее быстрым способом найти даму мне показалось пойти в ближайший притон дам легкового поведения. Там сразу приметил одну прелестную особу, чей образ запомнился мне тогда отчетливо: длинные каштановые волосы перекинуты на плечо, карие глаза застенчиво, но со страстью, смотрят из-под лба, маленький носик аккуратно сложенный, тонкая полосочка губ приподнята в уголках в хищную улыбку, лебединая шея, оголенные плечи, тоненькие ручки. Меня поразила тогда красота этой девушки, поэтому я выбрал ее. Она робко пошла следом. По ней было видно, что тельце еще дышало молодостью; в движениях сохранилась неуверенность. Ее пугало предстоящая близость, и я видел это. Когда мы вошли в спальню, то девушка совсем засмущалась, покраснела и закрыла руками лицо. Я нежно отвел ее руки в сторону, она опустила глаза, одежда упала с нее. Пальчиком поднял ее голову вверх, дева не открывала глаз, а тело все пылало огнем. Мои губы нежно притронулись к тонкой шее (к слову надо сказать, что столько нежности еще не проявлял ни к одной женщине в своей жизни), пальцы изящно повторили форму ее щеки, шеи и даже груди. Когда я коснулся сосочка, то она вздрогнула и открыла рот, своими поцелуями обласкал ее лебединую шею, потом слегка толкнул деву на кровать и та покорно повиновалась моим движениям. Я, словно гора воздвигнулся над ее юным телом. Мне было страшно раздавить столь хрупкое тело, хотя наши обнаженные тела соприкасались, но основной упор делал все же на руки. Пальцем провел по линии губ, заставив открыть их. Тогда нежно, однако страстно пронзил их своим языком. Мои пальцы повторили форму ее тела до самых бедер, губы поцелуями зажгли ее щеки и шею, однако огонь моих губ мчался все ниже по чертам линий девушки ниже к груди, сжигая в огонии ее сосочки и заставляя первым довольным вздохам вырваться из ее уст. Опустившись на уровень бедер пальчиками провел по внутренней стороне ножек, почти касаясь девичьего плодородного дерева, которое моим устам суждено превратить в пепел. Она вонзилась в простыню своими острыми пальцами, взвизгнув как маленький щенок, которого случайно придавили. Я хитро пропустил ее околобедренные губы, покрывая поцелуями сладкие ноги до самых кончиков пальцев, в конце даже прикусив большой палец. Не отводя своих когтей от нежных бедер девушки, вернулся к тому месту, которое нарочно было мною упущено. Своими губами впился в ее половые, заставляя мешать коктейль из наигранных и настоящих стонов и криков. От губ нижних я вернулся к верхним, вовлекая их в сладострастный поцелуй и медленно, но уверенно входя в нее, извлекая тот самый актерский талант криков и стонов, которому деву так долго обучали…

Надо ли говорить, что после этой ночи я влюбился в девушку, а точнее мне так уж очень хотелось думать, поэтому на следующий день, собрав все свои богатства и учтя ошибки более чем 20-летней давности, направился к ее хозяину. Тот запросил аж сотню золотых монет (!). В ту же минуту я опешил и яростно набросился на него с кулаками. Однако он оказался не дурак и у него имелось два первоклассных война в охране, которые постарались отнять мои удушающие объятья. Схватив меня сзади за руки подумали, что теперь-то я нейтрализован, но здесь моя кровь закипела. Вырвав резким движением одну лапу, с размаха ударил первого охранника, и его голова отлетела, заливая кровью покои, второй от увиденного опешил и поплелся назад, но мои цепкие клыки вонзились в сонную артерию бедняги. Расправившись с этими двумя обернулся на свою главную жертву, которая онемела от страха и только могла лишь шевелить глазами. Я тогда подошел к нему, взглянул в глаза и, сказав: «Глупец», свернул ему голову голыми руками. Дабы не выйти в крови умылся водой, которая была в покоях, и объявил, что теперь она моя.

Теперь мы стали жить с нею вместе. Дева не знала своего имени, поэтому я ее назвал Наина. Мне очень уж нравилось это имя. Первые месяцы жилось туго, денег много не было, однако работа делалась – деньги капали. Прошел почти год, когда за покорностью Наины смог разглядеть не любовь ко мне, а лишь благодарность за спасение от страшной участи. До меня только тогда дошло, что я не влюбленный пылкий юноша, лишь рабовладелец и хозяин. Видимо, верно говорят: «Рабом рожденный, рабом и умрет». Иллюзия счастья вдруг рухнула в один момент. Вся ее красота и молодость перестали ласкать мое эго. Мне хотелось бежать вон из дома, прочь от сей чертовки, но куда? В том году я познакомился с неким братством, которое было за освобождение Иерусалима от завоевателей Рима, они часто собирались под вечер и просиживали до утра, обсуждая как можно подорвать власть, именно поэтому я вступил в их братство. В нашем городе их было всего человек пять, вместе со мной, на момент моего поступления, однако меня это волновало в последнюю очередь. Они собирались то у одного, то у другого, бранили власть и пили вино, говорили, что правители уже одним своим присутствием на троне оскорбляют Христа. Я больше молчал и все больше пил, боясь разрушить уверенность своих оппонентов в их иллюзиях, если и говорил, то передавая своими словами их речи, да так искусно, что никто не замечал сего, восхищаясь моими словами. В ответ они утвердительно кивали и даже хлопали. Среди них закрепилось мнение в моем прекрасном уме. Однако их братство в нашем городе не просуществовало. Через месяц первого из них казнили за воровство булки хлеба на рынке, второго обвинили в измене церкви и распяли, третьего избили до смерти, когда тот шел домой в зверски пьяном состоянии, четвертый был убит девушкой легкого поведения в самый интимный момент, а в моей жизни ничего не изменилось. Разве только, что спать стал чаще.