Эля Джикирба - Лиловый рай. Роман

Но настоящим толчком к изменению жизни Джанни явилась смерть донны Франчески.

Известие о смерти матери привезли два хлыща.

– Дон Паоло распорядился сообщить печальную весть таким вот способом, ведь другой связи с тобой нет, – сказали они в ответ на его вопрос, какого чёрта им тут надо, и спешно ретировались.

Осознание, что из его жизни ушёл единственный любивший его человек, пришло к Джанни только через год, и, когда это случилось, он схватил первый попавшийся рюкзак, закинул в него пару книжек с изречениями Мао, покинул коммуну и позвонил отцу. В разговоре сказал, что не имеет за душой ни цента, считает своим долгом сообщить ему об этом и что отправляется в клинику для наркоманов.

Причудливо сочетавшему в себе нетерпимость к ближним с верностью отцовскому долгу дону Паоло оставалось лишь молча оплатить счёт.

III

Лечение помогло Джанни, но ненадолго. Продержавшись шесть месяцев, он сорвался, и пошло-поехало.

Джанни лечился и срывался, дон Паоло молча платил за лечение, Джанни опять лечился, и дон Паоло вновь платил, пока не решил пообщаться с сыном, чтобы, как он выразился, «поговорить о всяком с этим подлецом». Вскоре они встретились в одном из ресторанов Санта-Моники и пообщались друг с другом с той степенью откровенности, на которую решаются люди, перепробовавшие все иные способы примирения.

После молчаливо проглоченного обеда дон Паоло заявил Джанни, что считает сыновей неудавшимся экспериментом.

– Нет, я не оставлю своих парней без денег, хотя они не заслужили даже ломаного гроша, – сказал он, постукивая холёными пальцами по резной ручке щегольской трости, с которой не расставался после последнего из семи так и не удавшихся покушений на него. – Но наследник у меня один. Мой Господь.

Дон Паоло поднял вверх искривлённый артритом палец.

– Господь – единственный, кто понимает, чего я хочу, – добавил он. – Есть ещё Стивви, но он не мой сын, и этим всё сказано. По крайней мере для меня. И мне жаль. Стивви мог бы стать достойным наследником.

Вот тогда Джанни и сказал отцу, что хотел бы поближе познакомиться с этим самым Стивви, который чуть ли не заменил дону Паоло семью.

– Мне интересно, что ты в нём нашёл, – сказал он, стараясь не смотреть отцу в лицо, чтобы не поддаться эмоциям и не наделать каких-нибудь непоправимых глупостей. Дать ему в морду, к примеру.

Ответом было приглашение ехать домой, и Джанни, не раздумывая, принял его.

IV

Он пришёл от Стива в полный восторг, хотя сказать определённо, что именно произвело на него впечатление, было трудно. Может, высокий рост, по сравнению с ним, едва достигшим шестидесяти шести дюймов? Или привлекательная внешность, ведь любимчик дона Паоло вырос в интересного парня с ржано-пепельными густыми волосами, длинными крепкими ногами и сильным телом?

На самом деле Джанни понравилось в Стиве всё. И высокий рост, и матовая кожа с несколькими оставшимися от юношеских прыщей вмятинами на щеках, и красивые волевые губы, и открытая улыбка, и широкая спина с лёгкой, украшавшей её сутулостью, и быстрая волевая походка.

Но больше всего в любимчике дона Паоло Джанни привлекли глаза. Медово-жёлтые в тёмную крапинку, с характерным разрезом. И дело было не в их редком цвете или разрезе, а в том, как он смотрел – цепко, испытующе, а если что-то шло не так, холодно. Не давая надежды на прощение.

Джанни всю жизнь мечтал так смотреть.

Сам Джанни был некрасив. Продолговатое лицо, крупный нос, большие, глубоко посаженные глаза, ранние залысины, узкие губы и слабая улыбка. И внешность Стива, и его умение «так смотреть» многое объяснили ему, ведь дон Паоло всегда был непомерно амбициозен. Он и жену подобрал себе в соответствии с собственными представлениями о том, какой должна быть будущая мать его детей: высокую, статную, с тонким нервным профилем и яркой линией рта. Настоящую античную богиню.

Хотел, чтобы породистая жена родила ему породистых сыновей с цепким взглядом, но, увы, из затеи ничего не вышло.

Чезаре и Франческо выросли похожими на мать, но так, как бывает похожа на оригинал плохая, неумело написанная копия, – со смазанными чертами лица и «глупыми», по выражению дона Паоло, глазами. А Джанни и вовсе родился уродцем и лишь к двадцати годам похорошел настолько, насколько это было возможно в его случае.

Ростом все три брата пошли в дона Паоло, то есть были невысокими, а вот характером – нет. Разве что Джанни слегка напоминал отца своим стремлением к самостоятельности, в отличие от быстро деградировавших братьев. Возможно, ему удалось продержаться потому, что он читал запоем материнские книги, любил и самостоятельно изучал искусство и часами слушал классику?

А может, он просто был силён духом?

– Я ложусь в клинику, – сказал он Стиву, когда уезжал после знакомства.

– И что?

– Если вернусь здоровым, тебе придётся со мной дружить.

– Вот вернись здоровым, тогда и поговорим.

I

Хесус не сразу понял, кого это он должен отвести к Тересите, когда внезапно приехавший в неурочное время Гонсало отдал ему странное распоряжение.

– Приведёшь сюда мальца, – тихо сказал он, подзывая Хесуса к себе, – и веди его сразу к мамите. И чтоб Инесита вас не засекла, а то я тебе тыкву помну ненароком, понял?

Хесус ничего не понял, но не стал задавать лишних вопросов, а побежал к воротам, руководствуясь мудростью, раз и навсегда завещанной ему вечно обдолбанным папашкой.

– Никогда не переспрашивай хозяина, сынок. Разбирайся сам. Целее будешь, уж поверь моему опыту, – часто говаривал старик Чичо, и Хесус усвоил его урок на всю жизнь.

Он выполз из ворот и, крутя в разные стороны насаженной на длинную шею морщинистой головой, начал озираться.

– Прямо как тыква на шесте наш Хесусито, – часто смеялась над ним Тересита, и остальные с удовольствием ей вторили.

После повторного верчения головой Хесус наконец обнаружил справа у забора похожего на уличного бродягу мальчика-гринго, который сидел, уткнувшись головой в коленки и обхватив их руками. Рядом с гринго стояла полулитровая пластмассовая бутыль с водой, явно купленная в городе.

Поняв, что это и есть тот самый «малец», которого он должен отвести к Тересите, Хесус присвистнул. Майкл вздрогнул, с готовностью вскочил на ноги, подхватил бутылку и направился к нему лёгкой, будто танцующей походкой. Помедлив, чего с ним обычно не случалось, Хесус взял Майкла за руку, завёл через ворота на территорию поместья и, памятуя о распоряжении Гонсало, двинулся через ухоженный сад к тыльной части видневшегося неподалёку довольно большого дома.

II

Тересита находилась на кухне и присматривала за тем, как повариха Сэльма перебирает фасоль. В доме Гуттьересов еде придавалось первостепенное значение, и во время готовки кто-то из хозяек старался присутствовать рядом с поварихой, чтобы проследить за тем, как она управляется, и, если понадобится, помочь ей. Кухонные посиделки способствовали общению, порождали долгие разговоры на самые различные темы – от житейских философствований, если на кухне дежурила Тересита, до последних городских сплетен при Инесите – и были любимым времяпрепровождением для всех обитателей поместья, от самого Гонсало до старшего сына поварихи Сэльмы, восьмилетнего Хосито.