Эля Джикирба - Лиловый рай. Книга вторая

К сожалению, отрыв от дома вовсе не означал, что Барт изменился. Несмотря на успехи в учёбе, он так и остался неуживчивым и закомплексованным провинциалом, который при малейшей возможности лез на рожон, агрессивно стремясь навязать всему миру собственные понятия о справедливости. Привычки детства неминуемо должны были навредить и в конце концов навредили. Барт, будучи на последнем курсе и практически на пороге защиты диплома, учинил драку со студентом арабского происхождения прямо в холле университетской библиотеки. В тот день он был пьян и после пары хлёстких фраз, которыми обменялся со студентом, полез с ним драться.

Как назло, студент оказался чуть ли не королевских кровей, дело получило огласку, и после короткого и жёсткого разбирательства Барта исключили.

О карьере учёного пришлось забыть.

Он пошёл в армию, но продержался там недолго и, вернувшись, поселился в Нью-Йорке, где устроился лаборантом в одну из государственных школ и параллельно подрабатывал автомехаником в мастерской по соседству. Явно сделав выводы из прошлого, он больше ни с кем не конфликтовал, отличался исполнительностью и дисциплиной и в итоге заслужил право сдать экзамен на звание учителя, после получения которого стал преподавать в той самой школе, где прежде работал лаборантом.

Там Барт и встретил Джейн.

Джейн была единственной девушкой, которая приняла его таким, каким он был, без рефлексий и требований соответствовать некоему существующему в девичьих мечтах идеалу. Барт влюбился в неё с первого взгляда и считал образцом великодушия, а годы, которые им довелось прожить вместе, так и не смогли убедить его в обратном, и вовсе не потому, что Джейн что-то скрывала от него, а по причине сознательного нежелания видеть её недостатки.

На самом деле в Джейн было очень мало того, что Барт принимал за широту души, да и распознать, какой у Джейн характер – сильный или слабый, было невозможно. «Спящая красавица» – называл её Барт и был недалёк от истины, потому что Джейн подходила к решению жизненных вопросов без малейших попыток анализа и самокритики, отчего со стороны казалось, что ей всё равно, что творится вокруг – ядерная война или всеобщее ликование.

В любви она оказалась холодна как лёд, но с годами обнаружила тягу ко всякого рода ухищрениям и стимуляторам типа связанных рук и ног и заклеенного рта, а сочетание в любимой фригидной ледышки и извращённой потаскухи свело с ума Барта и оказалось одним из главных факторов, толкнувших его на открытие школы.

Изоляция его и в особенности его женщины от наполненного соблазнами мира – что могло быть лучше для них обоих?

Исполнению мечты Барта по прихоти судьбы способствовал развод родителей, в разрушающей тотальности которого во всю мощь проявились и угрюмая упёртость отца, и жёсткая бескомпромиссность матери. Не простив мужу интрижки с официанткой придорожного кафе, она поставила перед собой цель разорить его и фактически добилась своего, дав согласие на развод лишь при условии раздела всего имущества между ней и сыновьями. В результате развода родителей на Барта неожиданно свалилась неплохая сумма, вырученная от продажи принадлежавшего семье фермерского хозяйства и пары придорожных кафешек, в одном из которых и работала рассорившая родителей девушка.

– Ну вот, детка, отныне Барт имеет деньги. Ты рада?

Джейн улыбнулась в ответ. Когда Джейн улыбалась, её карие глаза лучились, и Барт почувствовал привычную тяжесть в паху.

– Помнишь, детка, я говорил тебе, что кое на что способен?

– Помню, Барт.

– Мы уедем подальше отсюда и откроем школу для цветных и чёрных сирот где-нибудь в Калифорнии. И будем тихо и долго жить вдвоём в отдалении от этого глупого лицемерного мира. Как тебе мой план?

Джейн пожала плечами в ответ. План как план. Какая разница?

Джейн. Холодная и страстная одновременно, но её страстность не имеет отношения к Барту, более того, ей наплевать на него. Барт не возбуждает Джейн, ей никогда не хочется тронуть его за пенис или хотя бы прижаться к нему так, чтобы он, замирая от счастья, чувствовал кожей спелую и большую для её хрупкой комплекции грудь.

Она, конечно же, заводилась во время любовных игр. Но не от него и не от запаха его кожи и вкуса его слюны, а просто потому, что природа брала своё. Да и Барт старался угодить. Привязывал к кровати, бил наотмашь по маленьким ягодицам, покусывал за острые, слегка оттопыренные ушки, затем, задыхаясь от удовольствия, брал, пристраиваясь сзади. Он знал: Джейн не любит смотреть ему в лицо во время близости, отворачивается, глядит вдаль, и одному чёрту известно, что за мысли бродят в её хорошенькой головке.

«Она бросит тебя, Барт, как только встретит кого-то, кто лучше тебя», – шептало ему подсознание, и у Барта не было сомнений в его правоте.

Была ещё одна, не менее весомая потребность, чем стремление изолировать Джейн от соблазнов большого мира, из-за которой Барт хотел открыть школу. Потребность, в которой он не признавался даже самому себе, предпочитая делать вид, что просто хочет принести пользу обществу. Но обмануть себя не удавалось, потребность жила в Барте, была частью его натуры и не давала ему покоя, пока не удалось найти способ её удовлетворить.

Барт просто хотел быть первым, потому что считал себя достойным занимать призовые места на жизненном пьедестале. И не понимал, почему большой мир не признавал его заслуг, более того, выстраивал цепь непреодолимых препятствий, писал тома законодательных запретов и к тому же наделил взрослых мужчин и женщин непомерными амбициями и сильными характерами. Совладать с ними иначе, пойти на крайние меры Барт не желал, он не собирался доказывать государству степень кретинизма некоторых личностей путём банального насилия. А вот реализовать тайные желания в отношении тех, кто заведомо слабее него, и остаться при этом на свободе было возможно при соблюдении некоторых формальностей. И дети улицы подходили для его тайных планов как нельзя лучше.

Барт мечтал видеть и слышать, как будут сереть от страха их лица и заплетаться косноязычные, несмотря на болтливость, языки. И иметь возможность самостоятельно, без посторонней помощи и контроля решать их судьбу. Он пошёл на всё ради возможности царить безраздельно пусть на очень небольшом, но всецело зависящем от него участке. И на фактическую изоляцию себя и своей женщины, и на обоюдную стерилизацию, поскольку родные дети могли внести ненужные коррективы в его далеко идущие планы, и на трату доставшегося наследства без малейшей перспективы получить отдачу, и на пожизненное общение с теми, кого он на самом деле презирал и ненавидел.