Эля Джикирба - Лиловый рай. Книга вторая

– Я прирежу тебя, если шевельнёшься.

И Гонсало обмяк. Но не потому, что испугался. Испугать Гонсало было непросто, хотя всем показалось, что, если бы он не послушался, Майкл не ограничился бы обычной угрозой. Очень уж спокойно и взвешенно прозвучали его слова. Сэльма даже жаловалась на следующий день, что видела во сне, как Мигелито зарезал хозяина, а Лусиана и Гуаделупе жгли благодарственные свечи перед образом Пресвятой Девы.

Гонсало обмяк по другим причинам. Во-первых, его пьяный пыл разом куда-то пропал. Во-вторых, разоруживший его мальчишка, слезая с него, продемонстрировал всем свой голый зад, а ему самому – своё мальчишечье «хозяйство», нависшее в какой-то момент прямо над его лицом.

Большего унижения нельзя было придумать, и Гонсало даже не сделал попытки встать, когда все, в том числе и Майкл, покинули помещение.

На кухне остался только Хуан. Он подошёл к Гонсало, присел рядом и, потеребив за плечо, предложил тяпнуть пивка.

Гонсало приоткрыл глаза и, убедившись, что на кухне нет никого, кроме Хуана, тяжело поднялся и молча заглянул ему в лицо. Было понятно, что он просит прощения.

– Хозяин, я мальца всегда буду защищать, – произнёс Хуан. – Я за него…

У Хуана дрогнул голос, и он отвернулся, чтобы скрыть набежавшие, скорее всего, вызванные недавним потрясением и выпитым алкоголем слёзы.

Гонсало усмехнулся в ответ.

– Я-то ведь тоже жизнь за него отдам, Хуанито. Не задумываясь отдам. Раньше не готов был, а вот как мамита… – он запнулся, – …я говорю, как мамиты не стало, так я и понял, что, кроме него, у меня никого нет. Нет, есть Эусебито, конечно, но недавно я понял, что Мигелито мне как-то ближе. И мамита с ума по нему сходила, вот. Выходит, мы оба умереть за него готовы. Отчего же ссоримся?

– Ты хотел разбудить его, – нахмурившись, возразил Хуан. – А это неверно. Ребёнок должен ночью спать, а не шастать со взрослыми, как дети Сэльмы. Чистые же бродяжки растут. Да и сеньоре Тересите это не понравилось бы.

– Ты кого тут ребёнком называешь? Ты видел, как он чуть не зарезал меня? Меня! Того, кто его сюда привёл! Ничего себе ребёнок. А того, что яйки свои мне в морду сунул, так я вообще не забуду. Эти гринго – они все такие. Им не стыдно на людях показывать свои причиндалы. Порода сучья!

И, окончательно распалившись, Гонсало бросился искать спиртное.

Хуан с готовностью присоединился к поискам, они вдвоём подняли стол и сели прямо посреди разгрома коротать остаток ночи.

Грохот опрокинутого стола, звон полетевшей на каменный пол посуды и истошные крики Гуаделупе и Лусианы донеслись до Инеситы в тот момент, когда она готовилась принять душ и уже разобрала на ночь постель. Она тут же вернулась в коридор и в ожидании развязки происходившей на кухне драмы между Гонсало и Хуаном пристроилась за дверной створкой, но так увлеклась, что не заметила прошмыгнувшего мимо Майкла. И не сразу поняла, кто это такой ловкий и голый оседлал Гонсало, даже подумала, что на кухне каким-то образом появилась обезьяна, и удивилась, что обезьяна белая и без волос. Можно было подумать, что Инеситу должен был удивить лишь факт появления голой безволосой обезьяны, а не просто обыкновенной обезьяны на её собственной кухне.

«В жизни не видела голых обезьян», – подумала Инесита, но тут же прыснула в кулак, поскольку разглядела наконец, кто это там оседлал Гонсало.

Когда он встал с груди поверженного Гонсало, Инесита была потрясена и его зримым бесстыдством, и многообещающей красотой тела.

– Вот это да, – прошептала она. – Вот это… Нет, точно, Иисус был таким, когда был маленьким. Мигелито потому голый. Хочет, чтобы все любовались им и сравнивали его с маленьким Иисусом.

Инесите было невдомёк, что Майкл оказался голым из-за того, что с некоторых пор взял за правило спать нагишом. Он тогда заявил Тересите, что теперь всегда будет спать голым, и они чуть не поссорились на этой почве.

– Надень штаны, бесстыдник! – выругала она его, заметив, что Майкл в чём мать родила сидит на кровати в своей любимой позе – со скрещёнными по-турецки ногами. – Чего смотришь? Надень сейчас же, и чтобы я не видела кабальеро голым больше никогда! Тьфу!

Не сводя с Тереситы насупившегося взгляда, Майкл схватил пенис и сильно потянул его вперёд. Пенис тут же окреп и вытянулся, но Майкл продолжал оттягивать его от себя так, будто хотел оторвать вовсе, а когда натяжение достигло той степени, за которой уже должна была, казалось, последовать некая непоправимость, резко отпустил удерживаемый конец. По-прежнему находившийся в боевой стойке пенис закачался вверх-вниз, а Майкл, с вызовом глядя на Тереситу, вновь схватил его и проделал трюк с вытягиванием ещё раз.

У Тереситы хватило терпения не акцентировать внимания на его провокационном поведении, и вместо того чтобы отругать его, она улыбнулась и сказала ласково-снисходительным тоном:

– Дурачок ты. Хватит баловаться, давай спи уже!

Отвернулась, залезла в ящик комода, что-то там перебрала, вновь залезла – одним словом, продолжила заниматься своим делом.

Сидя с насупленным лицом посерёдке кровати, Майкл продолжал теребить свой пенис, и было ясно, что ему требуется время, чтобы остыть от внезапно накатившего желания эпатировать Тереситу, но она продолжала демонстративно не обращать на него внимания, и в итоге он успокоился, а на следующий день извинился за своё поведение.

Но спал, как и задумал, нагишом.

Откровенное восхищение на лице Инеситы сильно смутило Майкла, когда он пробегал мимо неё, но виду он не подал.

– А твой дружок так же красив, как и ты, – крикнула ему вслед Инесита. – Вырастешь настоящим мачо, как пить дать. Все бабы по тебе умирать будут.

Забыв о кухне, она поспешила следом и встала на пороге его комнаты с таким видом, будто пришла развлекаться.

«Не отцепится сейчас, – подумал Майкл. – Надо срочно что-то придумать, чтобы отцепилась».

Он с размаху сел на кровать, поднял вверх окровавленную ногу и не терпящим возражений тоном сказал:

– Ну-ка, дуй быстро за спиртом. И бинт не забудь, он в комнате мамиты в комоде лежит.

Увидев, что Инесита не двигается с места, повторил, явно подражая Гонсало:

– Я кому говорю – быстро за спиртом! Шевели задом, корова!

Усмехнувшись, Инесита сбегала в комнату Тереситы за бинтом, захватила спирт из стоявшего в зале старинного буфета и, опустившись перед успевшим закутаться в покрывало Майклом на колени, ловко промыла и перебинтовала его рану.

Закончив перевязку, задержала в руке перебинтованную ногу, погладила её и, приподняв, прижала к круглой щеке.

Майкл молча наблюдал за её действиями, ничего не предпринимая в ответ.