Олег Копытов - Мой друг Вовка Кораблёв. Повесть

Моим лучшим другом в Народном театре стал Лёшка Петров. Это было наиболее естественно. Мы оба учились в выпускном, десятом классе средней школы, были полными ровесниками, любили приключения и рок-музыку – от Pink Floyd до Slade, обожали катушечные магнитофоны, запиленные виниловые диски и хриплый вокал на чужом, для нас, недоучей, загадочном языке, когда можно так свободно и грубо-романтично фантазировать. В отличие, например, от сравнения меня с Ильей Тольским и Вовкой Кораблевым, которые учились в архитектурном техникуме, были каждый на три года старше меня: лет до тридцати разница в три года все же существенна. Кроме того, эти ребята были равнодушны к рок-н-роллу и не скрывали свою слабость к диско, – о как классно станцевали они как-то на пару – во время наших традиционных провожаний, возле остановки на Советской, под плоский кассетный магнитофон, льющуюся из него песню «…та-да-да-да-да-да-ДА – та-да- да-да-да – та-да-да-да-та-да-ДА…» – Summer Night City, ABBA. Очень синхронно и очень по-пацански танцевали, только в исполнении Тольского чувствовалась какая-то пластика шаолиньских монахов, которые танцуют под свеженькую Аббу, но которым скоро на войну, а в движениях Вовки была какая-то пусть правильная, но угловатость… И, конечно, вряд ли я бы сильно задружил с Володей Никульковым: при всех его человеческих валентностях, я имел с ним мало общего… Я люблю вспоминать, – в том числе в художественной прозе, – о том, как мы с Лёшкой Петровым поступили на филфак Киргизского университета, организовали целую коммуну в квартире моей будущей первой, недолгой и весьма странной жены, на курс нас старше, какие феерические шабаши мы устраивали, будучи на первом курсе филфака, на даче моих родителей в горах Ала-Тоо; как рванули однажды из столицы Киргизстана на зимние каникулы на две недели по маршруту Фрунзе – Москва – Архангельск – Котлас – Москва – Кострома – Москва – Одесса – Николаев – Киев – Фрунзе… Как однажды он вытаскивал меня, провалившегося под лед на речке Тихая Сосна в городке Острогожске под Воронежем, как однажды он прислал мне том «Божественной комедии» Данте, открытку с изображением здания аэровокзала Борисполь под Киевом и пропал без вести навсегда… Но это – отдельная повесть… Я лишь хочу сказать, что расстояние от «знакомого» до «друга» часто кажется совсем маленьким, грань между «знакомым» и «другом» тонка и прозрачна, но иногда ее переходят за два дня, а иногда за много-много лет… Хотя… Конечно, многие люди так и живут всю жизнь на тонких границах, ни в какие страны в своих отношениях не двигаясь…

Моя компания из Народного театра иногда пересекалась с другими моими компаниями. Например, одноклассника и одновременно коллеги по занятиям карате, а кто из парней в позднюю пору Советского Союза не пробовал заниматься карате? – Сашки Сенника. Иногда мы приходили на квартиру к Сашке Сеннику с Вовкой Кораблевым, Ильёй и Лёшкой. Его мать, учительница, умерла, а отец днями и ночами пропадал на военном заводе. Сашка занимался фотографией, у него была неплохая подборка слайдов хороших рок-групп, особенно Kiss, он был дороден, блондинисто-смазлив, важен, вальяжен, часто смешно инфантилен, и милый такой хвастун… Лучшими кентами Сашки Сенника были наш каратешный гуру – чьи правильные черты были вырезаны уже хохлясто-турчасто, крепенький и невысокий Юрок из двухэтажного барака у парка Фучика, года на три нас старше, он всегда улыбался, шутил, совсем рано женился и имел очень сурового батю, которого ласково называл «Мой мизантроп», что не мешало Юрку жить как сибарит всё то время, когда он не работал, в смысле приходил с работы с завода сельхозмашин за этим самым парком имени Юлиуса Фучика; кроме того – вечный объект насмешек Сашки Сенника Игорь Шадрин в нелепых очках в роговой оправе, любитель варить самогон, он не любил самогон, он любил варить самогон, фанат Nazareth и всем, кроме образования, похожий на Пьера Безухова; кроме того, худощаво-интеллигентный Сергей Макрынин, он любил подписываться McCrynin, поскольку умел расшифровывать заумные тексты Pink Floyd, мечтал о карьере археолога, но впоследствии не стал даже кандидатом исторических наук (несмотря на отца член-корра), объясняя это так: надо же пожить и для себя. Я тоже был кентом Сашки Сенника, как впрочем, и Игоря Шадрина, и Юрка… Да многих. Многие видели во мне если не лучшего, то хорошего друга. Сегодня я понимаю почему. Я очень самолюбив (как и большинство людей), но подкидываю другим горячие угольки собственного самолюбия аккуратно и маленькими дозами. А главное – умею и даже люблю слушать. Знакомых, соседей и даже незнакомых. Сколько раз именно ко мне приставали полусумасшедшие в поездах, электричках и трамваях с короткой, а то и не очень короткой исповедью. Мне просто что-то рассказать, потому что я не стану сразу переводить стрелки на себя, любимого, я, пусть иногда и просто из протокола, но дослушаю всё, что мне станут рассказывать о себе другие, до конца дослушаю и даже задам несколько вопросов… До сих пор полностью не понимаю, зачем мне это нужно…

Маленькая квартирка-двушка Сашки Сенника и его отца была на пятом этаже худой пятиэтажки, выходившей миниатюрным балконом на чудесную, зеленую, в тяньшаньских елях и карагачах – дальше шел весь в сирени бульвар Дзержинского – привокзальную площадь города Фрунзе, чуть сбоку и сверху похожую на яркую картонную детскую игрушку-раскладушку, на которую поставили тяжеленькую скульптурку военкома Михаила Фрунзе на вздыбившемся коне, с такими натуралистически налитыми шарами под крупом. Понятно, как городские остряки называли это место в качестве места запланированных встреч…

Чаще всего мы устраивали на квартире Сашки Сенника то, что сегодня я бы назвал интеллектуальной пьянкой. Это когда употребляют спиртное не ради эйфории, а только как технический ритуал, сопровождающий милый трёп. О чем трёп? Конечно, о смысле жизни. Правда, на примере всё той же рок-музыки, карате, рассуждений об особенностях женской расы, доказательств преимущества темно-синих джинсов Montana над тщедушно-голубенькими любой марки, Сашкиного бахвальства, молчания Шадрина, шуточек Юрка и моих воспоминаний о Москве и Питере, в которых я бывал иногда, а иные никогда…

Впрочем, там бывали и какие-нибудь девчонки, но дальше танцев-зажиманцев дело не шло, да и бывали девчонки там редко, как редки, хотя и постоянны исключения из правил русской орфографии…

Однажды (такое не часто, но бывало) во время «интеллектуальной пьянки» перебрали. От еще одного друга Тольского и Кораблева – Виктора Калинина, который очень редко, но тоже с нами пересекался, я узнал через недельку, что они втроем тогда добавляли водной феерии городским фонтанам под желтыми и красными фонарями, рядом с мощными розовыми кустами в центре, возле ЦУМа, наконец, сели в последний троллейбус, что вез в микрорайоны (решили ночевать все у Вовки, его родители иногда позволяли), проспали свою остановку, проехали до самого конца микрорайонов и вообще города на конечную у самых гор, зачем-то залезли на девятый этаж строящегося дома, широкий в кости Виктор и худой, но крепенький Илья за малую провинность, сущий пустяк – слишком громкое нытьё о своем тяжелом житье-бытье, высунули Вовку в оконный проем на девятом этаже и держали за ноги вниз головой, чтобы успокоился… И он действительно успокоился, и вынули его… ржущим вполне жизнерадостно…