Валерий Маргулис - Куранты про комедианта и колдунью

Игнатов – Молодой ещё, стало быть?

Воевода – Молодой. Молодой, да с головой! Он те и на заводе хозяин, он те и ахтёр первый! А какую театральну храмину поставил. Давай, заходи!

Игнатов – Невероятно… Ну а труппа?

Воевода – Чего изволите?

Игнатов – Актёров он где нанимает?

Воевода – Так всё наши. Любители. Тут и мои канцеляристы: Иван, Яков, пищик Семён. Братья самого, значит, Фёдора…

Григорий – ( Подсказывает .) А семинаристы. Те ж тоже.

Воевода – Молчи, каторжник. Семинаристы ему сдались. Не лез бы в их дела, так, может, пил бы себе сейчас в своё удовольствие и не позорил бы меня перед их высокоблагородием.

Григорий – Так а чо? Отец протоиерей же сказывал…

Воевода – А сами-то в запрошлый раз на театре? Гляжу – рты – во! Поразевали от смеха!

Григорий – ( Добродушно .) Так чудно.

Воевода – Чудно… ( Игнатову .) Протопоп у нас в Надеинской церкви, с перепугу, что ли, что лицедеи у него прихожан переманят, возьми и скажи меж отроков-семинаристов, мол, кумедийна храмина, что Волковым Фёдором поставлена, богопротивна, и что де собратьям их семинаристам не дело ереси потакать. Вот праведники молодые и пришли к этому герою. ( Указывает на Гурьева .) Помоги, мол, Гришенька, братьев наших во Христе на путь истины направить, от лицедейской заразы уберечь. А этому на-руку! Они давно ведут-то счёты из-за девчат. ( К Гурьеву .) Кабы тебе что не с руки было, ты б и архимандрита, и архирея б переспросил. А тут – айда гулять, э-э-э! Ишь, заступники божьи! Ну, будет, поговорили. ( К Игнатову .) Что насчёт театра, ваше высокоблагородие, так всей комиссией вашей пренепременно просим пожаловать. Это уж как праздник для наших ребят будет. Что ни скажи – столичные гости! Оно и для вас не в скуке. Право слово, в Питербурхе вам того не увидеть. У вас там, я знаю, всё больше заезжие: французские, немецкие там, итальянские кумедианты. А что же его смотреть, ежели ты ни бельмеса не понимаешь? Верно? А у нас, может, и француз написал-сварганил, только Фёдор его по-русски даёт.

Игнатов – А кто же переводит на русский?

Григорий – Кому же ещё? Федька Волков!

Игнатов – Любопытно становится. Любопытно…

Приоткрывается дверь. На пороге один из лицедеев, он же канцелярист воеводства Яков Попов. Под глазом у Якова преогромный синячище.

Яков – Звали, ваше высокоблагородие?

Все присутствующие оценивают физиономию вошедшего, но каждый по-своему: Игнатов с изумлением, Гурьев, как кошка, что знает, чьё мясо съела, Бобрищев, сдерживая улыбку.

Воевода – Нет, ты погляди, каторжник, как ты парню-то физиономию разукрасил. Мне ж его в канцелярии держать стыдно. Ведь что люди скажут?.. ( Помолчав .) Значит, так… Вашу любовь друг к дружке я знаю… но оно и к лучшему – сговору не сделаете промеж себя. ( Приступает к делу. ) К нам ревизия из Питербурху прибыла по винному и соляному откупу. Я тут с их высокоблагородием поговорил уже… и они обещали людей наших не пугать. Только и нам нехорошо перед добрыми людьми оставаться в долгу. Как считаешь, каторжник?

Григорий – Не гоже, точно.

Воевода – Ну а коли «не гоже», тогда так. Как только смеркнется, этот каторжник ведёт тебя, Яша, по всем тайным шинкарям, где он деньги пропивал. Объясняет лиходеям, что ежели они не хотят в Сибирь прогуляться – пусть раскошеливаются. Ему, Яша, одному могут и не поверить, а ты – моим представителем будешь, оно и поверят. Списков, Яша, никаких не писать, но запомнить, кто сколько дал. Кто не даст, долго не уговаривайте, но запоминайте… и считай его уже каторжником. Думаю, однако, тупых не будет. Дальше. Ты, Яшка, идёшь к этому антихристу… он достаёт из своего сундука рублей эдак…ну, да, спроси у Бога, сколько целые рёбра стоят. Деньги, само собой, отдаёшь Якову, а ты, Яша, запишешь не рубли его, а батоги. Батоги, мол, Гурьев Григорий получил сполна. Расписки за деньги, Яша, не давать никому. Дальше. Яков с деньгами ко мне домой. Смотри, Гришка, ежель с ним что случиться… ты меня знаешь – сгною! Дальше. Дома, Григорий, лезешь на печь и орёшь три дня, что есть мочи, мол, рёбра тебе батогами перешибли. Понял?

Григорий – ( Улыбаясь .) Понял. Колодки бы вот только… снять бы…

Воевода – Яша, скажи Пантелеймону, пусть и правда снимут ошейник с этого… Всё. Валяйте.

Пристраиваясь друг к другу, Яков и Григорий выходят.

Игнатов – Глядя на вас, я начинаю верить, что в Ярославле могут быть талантливые актёры… А я уж думал, вы совсем без батагов живёте.

Воевода – Нет, без батагов нельзя, ваше высокоблагородие. На крепких батогах только и держимся, без них пока, что и не жить.

Гремит танцевальная музыка. Это очередной дворцовый маскарад, так любимые Её Императорским Величеством Елисавет Петровной. Мы в небольшом салоне или на уютной веранде. «Петровна», зная, что её фигура очень хорошо смотрится в обтягивающей мужской военной форме, в какой уже раз рекомендовала: «мужчинам быть в женском, женщинам в мужском». До стопроцентного гротеска это переодевание доводить не стоит, но и отказываться напрочь тоже не стоит – так ведь было… Костюмы могут быть и нейтральные – грибочки, цветочки, зверюшки…При невероятном грохоте музыки, гости этого уголка, уставшие, но не смеющие покинуть «веселье царское», дабы не навлечь на себя гнев государыни, устроились в креслах и крепко спят. Посапывания не слыхать только благодаря «перебору» музыкантов. Спят и двое игроков в карты, лёжа на столе. Двое ещё держатся, продолжая игру. Музыка стихла.

Игрок 1 – Светает… скоро и по домам можно будет…

Приближается большая группа участников маскарада. Впереди Елисавета, в любимом матросском костюме. Голоса пробуждают спящих. Проснувшиеся расталкивают не проснувшегося соседа или соседку. В группе вошедших скрипач и флейтист.

Елисавета – Сюда, сюда господа. Сюда, Алексей Григорьич.

Это дщерь Петрова обращается к красавцу графу Разумовскому. Её тайный муж. В недавнем прошлом певчий, а ещё раньше – пастух из Малороссии.

Елисавета – Садимся, господа. Садимся. Прошу всех садиться.

Присутствующие рассаживаются. Если кому не хватило мест, вынуждены подпирать стены. Разумовский целует ручку государыни и вместе с музыкантами отходит к краю сцены. Елисавет благосклонно имитирует аплодисменты, подбадривая графа. Её жест мощно подхватывает всё присутствующее общество.

Разумовский – Всех, всех музыкантов прошу.

Музыканты-скоморохи присоединяются к скрипачу и флейтисту со своими русскими инструментами. Разумовский, заглядывая в затейливо расписанный лист, исполняет песенку на слова Александра Петровича Сумарокова, популярного пиита, который при графе служит адъютантом.