Коллектив авторов - Два ангела на плечах. О прозе Петра Алешкина

Как-то так получилось, что именно он стал основным человеком в «Столице», а не главный редактор.

Хотя зарплату в издательстве установили на уровне семьдесят четвертого года, желающих быть редакторами, а тем паче завредакциями хватало. Благо, каждый день ходить не нужно. Не было желающих работать в производственном отделе, в снабжении. Алешкин сам мотался по типографиям и бумкомбинатам: Сыктывкар, Ярославль, Киев, Чехов… Через два месяца после открытия издательства уже вышла «История города Москвы» Забелина. По тем временам это было немыслимо! Еще через месяц – «Библия для детей». Книги были мгновенно раскуплены.

Но время требовало не останавливаться. Алешкин договорился с тамбовским химзаводом, и тот поставлял «Столице» гидросульфит натрия для обмена в Соликамске на бумагу. Мичуринский кирпичный завод поставлял кирпич, который тоже шел на обмен.

В стране наступало время малых предприятий. Алешкин одним из первых понял это.

Он решил открыть малые предприятия-издательства: в Тамбове, Липецке, Туле, Калининграде, Курске… Всего было создано 13 минииздательств. Они получили от «Столицы» средства на развитие, стали выпускать книги.

Алешкин считал, что в жизни нужно стремиться обогнать не других, а самого себя. Он наконец-то осуществил свою мечту: журнал. И не просто журнал, а воскрешенный бартеневский «Русский архив», первый номер которого сразу стал огромным событием в культурной жизни России. Впервые в журнале стали публиковаться документы из закрытых архивов, писательских наследий.

Вторым журналом была «Нива». А за ней появилась газета «Глашатай».

И все это лишь за год. Представляю, что мог сделать тогда Петр Алешкин, дай ему время.

Все складывалось прекрасно. И почему же кончилось крахом?

Слово автору повести.

«Крахом еще более стремительным, чем рождение издательства. Я не почувствовал, не увидел начало разложения, исток будущего краха. Не заметил лишь потому, как понимаю теперь, что по отношению к людям я романтик. Да, я знаю из книг, из газет, что есть негодяи, есть преступники, есть злодеи, есть доносчики, но я никогда не верил, что мои знакомые, друзья, окружающие меня люди могут быть завистниками, подлецами, доносчиками, я не верил, что мои знакомые могут сделать мне подлость, ведь я всем желаю добра, стараюсь делать все, что в моих силах.. Я мог кого-то нечаянно обидеть словом, шуткой, но из-за этого врагами не становятся. Мне всегда казалось и кажется до сих пор, что я лишен чувства зависти».

Зависть поселилась в других сердцах.

В писательском мире только и слышалось: Алешкин, Алешкин! Все – кого раньше затирали, не печатали, и те, кто издав двухтомник, жаждал трехтомника – шли к директору издательства «Столица» Алешкину. О «Столице» пошли слухи. В скромные комнаты на улице Писемского зачастили корреспонденты газет, радио, телевидения. Все, конечно, шли к Алешкину.

Такая картина совсем не нравилась Бежину и Панасяну, считавшим, что не к лицу им ходить под началом вчерашнего плотника. Зависть вызревала, лизала змеиным жалом сердце.

Они уединялись, как два заговорщика (впрочем, таковыми и были), думали, планировали.

Однажды, когда Алешкина не было в Москве, в издательстве появилось письмо, где директор обвинялся во всех смертных грехах. Коллективу издательства предлагалось это письмо подписать и потом отправить выше, по начальству. Кто-то подписывал, поддаваясь настойчивым бежинским уговорам, а то и угрозам. Кому-то было обещано прибавление зарплаты, повышение. Но многие подписать отказались.

Члены правления арендаторов, куда входили Бежин и Панасян состряпали постановление. Звучало оно так:

«В связи с развалом работы издательства, срывом выпуска плановых книг, разбазариванием бумаги, порочной кадровой политикой, авантюристическим стилем работы и созданием неблагоприятной атмосферы в коллективе, а также ввиду отсутствия личных качеств, необходимых для управления большим коллективом, освободить Алешкина П. Ф. от занимаемой им должности директора».

Ему вменялось в вину, что он украл из «Столицы» деньги (они пошли на журнал «Московский вестник»), что он выпустил роман Агаты Кристи, вместо того, чтобы выпускать выдающиеся произведения московских писателей (но их книги не брали, а Агату размели в два дня), что он пооткрывал малые предприятия, которые занимаются черт знает чем. Да, малые предприятия кроме книг занимались еще и картошкой, и капустой… Теперь это в порядке вещей, а раньше казалось ужасной крамолой.

Спорить не хотелось, зачем доказывать очевидное. Бежину с Панасяном не нужна была истина. Алешкин лишь просил Московскую писательскую организацию назначить ревизионную комиссию. Пускай та разберется, и скажет, виноват ли он.

По ходу дела писатель дает совершенно убийственные характеристики.

«Производственный отдел в издательстве возглавлял уникальный, удивительнейший человек Иванов Михаил Михайлович. До „Столицы“ он работал в производственном отделе Госкомиздата СССР. Когда он впервые появился в издательсте, Палехова и Игнатьева, заведующая планово-экономическим отделом, прибежали ко мне возбужденные и стали просить ни в коем случае не брать его на работу. Они когда-то работали вместе и говорили, что он бездельник: обаяшка внешне, но делать ничего не будет. В те дни производственными делами занимался я сам. Если бы только производственными делами! Напряжение было высокое, а тут появился профессионал, который может взять на себя и типографии и подготовку рукописей к печати. Я еще раз вызвал Иванова на переговоры, и стали мы с Фоминым его экзаменовать. Я ему вопрос, скажем, о Петрозаводской типографии, он тут же ответ – кто там директор, главный инженер, заведующий производственным отделом, какие там машины и какие книги может печатать типография. Я вопрос о другой типографии, в другом городе. Тут же ответ. Мы с Фоминым решили: брать Иванова! Обаятельный человек! Профессионал. Не поверили женщинам. Я обрадовался, скинул на профессионала все производственные дела. Спрашивал на заседаниях, как продвигаются книги в типографиях. Он убеждал: все хорошо! Трудности, конечно, есть, но все преодолеем… Книги выходили, пока работали с теми типографиями, с которыми я сам наладил отношения. А к концу года, когда подписаны были в печать десятки книг и они должны были бы выходить чуть ли не через день, дело застопорилось. Я снова стал глубоко вникать в производственные дела, вник и ужаснулся: производственный отдел был забит рукописями, а типографий нет. Иванов на всех планерках убедительно доказывает, почему нет типографий сейчас и что вот-вот они будут. Уникален он тем, что может любому убедительно доказать все, что угодно, разрешить любой абсурдный вопрос. Так убедительно, с фактами, что разумом понимаешь, что это не так, и все равно веришь. На собрании он тоже выступал, и выступал так, что Кобенко после мне сказал: „Иванов у тебя толковый мужик!“ Я рассказал ему, чем замечателен этот человек, но Кобенко мне не поверил, пока не убедился сам. Я еще был в отпуске, а Иванова выгнали из издательства его же соратники. Иванову бы еще силу воли да характер лидера, он сейчас бы в правительстве Гайдара заправлял одним из министерств».