Алекс Ведов - Тени иного. Рассказы

– Какой Пётр Арсеньевич?

– Ну, психотерапевт. Который приходил ко мне по вечерам. Трижды приходил. Занятия проводил со мной, помогал всё вспомнить.

– Слава, ты шутишь, что ли? – усмехнулась Катерина. – Нет у нас в больнице никакого психотерапевта. Тем более никакого Петра Арсеньевича.

Я опешил.

– Так может он, это… из другой какой-нибудь больницы приходил?

– Да что ты, – засмеялась она. – Кто там будет к тебе приходить? И насколько я знаю, никто к тебе вечерами не ходил. Тебе это, наверное, приснилось.

Ей было забавно, но у меня в горле пересохло, а кровь горячо прилила к лицу и болезненно застучала в висках.

– Как это никто? Я что, выдумал это? Катерина, ну давайте позовём лечащего врача, он-то должен знать!

Вид у меня был, наверное, испуганный, потому что медсестра восприняла мою реакцию всерьёз. Она вышла и через несколько минут вернулась в сопровождении хирурга Валентина Михайловича, который наблюдал моё состояние, пока я лежал.

– Валентин Михайлович, ну вы-то знаете психотерапевта, который бывал у меня? – обратился я к нему в надежде, что сейчас недоразумение рассеется. – Петра Арсеньевича?

Врач и медсестра переглянулись.

– Психотерапевт? Пётр Арсеньевич? – озадаченно переспросил он.

– Ну пожилой такой, седой, в очках, с бородкой! Он ещё жилетку носит, и часы у него такие старинные, на цепочке!

– Слава, ты что-то путаешь, – после паузы произнёс хирург. Взгляд его стал настороженным. – Нет у нас в больнице такого специалиста. Вообще нет из персонала никого по имени Пётр Арсеньевич.

Они оба уставились на меня. Я стоял, как идиот, и тоже пялился на них, чувствуя, как в голове включается безумная карусель, а земля уходит из-под ног.

– Ты уверен, что это было? – спокойным тихим голосом осведомился Валентин Михайлович. – Может, тебе это приснилось?

– Слушайте, но это же легко проверить! – с отчаянием чуть ли не выкрикнул я. – Ведь в регистратуре есть журнал посещений, там всё отмечается!

– Ну что ж, сейчас и посмотрим, – кивнул врач.

Он вышел и вскоре вернулся с толстым журналом в руках.

– Вот смотри, – Валентин Михайлович развернул журнал передо мной. – Все визиты к тебе зарегистрированы. У нас с этим строго. Никто просто так в палату не пройдёт.

Я вперился в страницы, где были вписаны все посещения больного такого-то, то есть меня, с даты поступления до сегодняшней включительно. Я просмотрел всё тщательно.

Да, там была отмечена матушка, мои друзья, знакомые, родня, и Витька был, и Жора.

Петра Арсеньевича не было.

Меня будто кто-то огрел дубиной по голове.

– Да как же так, – пробормотал я.

Ноги у меня мгновенно ослабли, и я плюхнулся задницей на койку.

– Ничего, это бывает, – успокаивающе сказал врач. – Посттравматический синдром. Ложные воспоминания и тому подобное. Ты не беспокойся, со временем пройдёт.

Они с медсестрой немного постояли, сочувственно глядя, и вышли.

Значит, это у меня были галлюцинации? Я схожу с ума? Психотерапевт и всё, что он говорил – не более чем плод моего больного воображения? И всё, что я вспомнил – тоже?

Тогда почему Жора приходил ко мне с угрозами?

Ответа не было.

Через два дня меня выписали. Я вышел из здания больницы, опираясь на костыль. Ещё немного я хромал – сросшаяся кость всё же побаливала. Но в целом я чувствовал себя вполне сносно. На выходе меня уже ждали мать и такси, которое она вызвала.

Вырваться из больничного плена и вернуться домой – какая же это радость!

Следующие три дня я занимался в основном тем, что пересказывал многочисленным гостям свою историю падения в шурф и того, как я выбрался через пещеру. Во всех подробностях. Разумеется, начиная с того места, когда я очнулся на дне ямы. Все выражали сочувствие напополам с восхищением – мол, какой ты, Славка, молодец! Вот так и надо – никогда не сдаваться! Но всё же надо быть осторожнее, чтобы не попадать в такие переделки. Иначе ведь, сам понимаешь… И далее в таком духе.

Но главного никто не знал.

Я по-прежнему хранил молчание относительно того, что привело к данной ситуации. Я уже и сам не был ни в чём уверен. Как я мог положиться на свои воспоминания, если частью этих воспоминаний был фантом, образ, рождённый моим воображением?

Однако желание установить правду росло во мне с каждым днём.

И когда я почувствовал, что могу передвигаться без подпорки, я попросил Витьку о встрече. Дескать, дружище, есть важный разговор. Домой к нему идти не хотелось – вдруг там окажется Жора. А я бы много отдал, чтобы больше никогда не увидеть его физиономию.

Поэтому мы договорились встретиться в кафе, где частенько зависали компанией.

Витька согласился без особого энтузиазма в голосе. Я его понимал. О чём ещё важном между нами могла идти речь, кроме как о тех событиях?

Тем не менее, он пришёл. Когда мы уселись на наше излюбленное место – столик в углу возле окна – и заказали себе по кофе с мороженым, я решил сразу перейти к делу.

– Слушай, Витька, ты мне друг? – спросил я без обиняков, глядя ему в глаза.

– Ну, друг, – ответил он, чуть помедлив.

– Я не буду тебя снова спрашивать, как я оказался в шурфе. Чёрт с ним! Ты мне расскажи, что там случилось, по дороге с пасеки?

– Ты меня за этим позвал? – Витька опустил взгляд себе в чашку и стал размешивать ложечкой сахар.

– Да, за этим.

Я решил, что отступать уже ни к чему.

– Да ничего там особенного не случилось. Ты чего, Славка? – Витька хлебнул кофе и поднял на меня глаза, стараясь выглядеть невозмутимо. Но в его голосе задрожала беспокойная предательская нотка.

– Вить, я понимаю, что этот упырь тебя зашугал конкретно, – как можно спокойнее сказал я. – Я и сам его боюсь, честно тебе скажу. Он мало что здоровый, но к тому же совершенно безбашенный. Но и на него можно управу найти. Мы сможем, понимаешь?

Витька тяжело вздохнул.

– Ты чего от меня хочешь, Славка?

– А ты что, не понимаешь? Если он что-то такое сделал… он же ответить за это должен. Нам надо в полицию заявить. Или ты его думаешь покрывать?

– Что сделал? Что он там, по-твоему, сделал? – Витька уже заметно занервничал.

– Ну, например, человека задавил, – продолжал нажимать я.

– Какого хрена ты несёшь, Славка? – Витька зло усмехнулся. – Чего ты выдумываешь? У тебя что, крыша от сотрясения поехала?

Я смотрел на него несколько секунд. Витька заметно покраснел. И молча глядел на меня с рассерженным и ошарашенным видом, будто я ни с того ни с сего съездил ему по морде.

Мне стало понятно: ничего он мне не скажет. И на мою сторону добровольно не станет. Страх перед Жорой был сильнее.

И ведь я знал, знал, что ничего от него не добьюсь. На кой же чёрт я затеял и эту встречу, и этот разговор? Никому лучше от этого не стало, это уж точно.