Алекс Ведов - Тени иного. Рассказы

Где-то я читал или слышал, что наш мозг хранит всё, что мы видели или слышали, что пережили или испытали в течение жизни. Вообще всё. И в принципе может что угодно из этого вспомнить. Неужели это правда? Я никогда раньше не мог в такое поверить.

Но мой случай свидетельствовал как раз в пользу того.

Да, вон там они тащили тело мимо ульев, чтобы утопить.

В озере… Бабуся на пасеке говорила, что улья надо ставить близко от водоёмов – пчёлы пьют, как и любые другие существа.

Но приближаться к этим пчелиным обиталищам мне было по-прежнему страшно.

Я остановился и огляделся. Кругом было великолепно. Цветущий луг жил своей тихой жизнью – благоухал клевер, ромашки желтели подобно маленьким солнцам, перепархивали с цветка на цветок бабочки, стремительно рассекали воздух стрекозы, где-то рядом гундливо трудился шмель.

Этих созданий я тоже побаивался. Пожалуй, надо возвращаться, подумал я.

Но тут перед моим внутренним взором всплыло лицо Петра Арсеньевича. И мне показалось, что я снова слышу его голос, который говорил о моём страхе перед жужжащими созданиями. И о том, что у меня пока не было стимула, чтобы преодолеть этот страх:

«…А мне кажется, он у тебя появится в нужный момент. Когда выполнишь главную свою задачу: вспомнишь всё до конца».

Кто в действительности говорил мне это? Не фантом же? Наверное, кто-то во мне самом, – некая потаённая часть моего существа, которая знала, что я могу побороть этот страх. И побуждала меня сделать это. Не откладывая. Сейчас же.

Этот голос почти помимо воли повёл меня в направлении моего страха. Я двинулся к ульям, которые стояли в паре сотен метров от меня. Пчёл пока было не слышно и не видно.

Но всё равно было страшно. Как если бы я приближался к логову какого-то опасного зверя. Хотя выглядели ульи безобидно – ни дать ни взять большие, сколоченные из досок почтовые ящики. Только горизонтальные щели (вроде хозяйка пасеки их называла «летки») внизу, а не вверху. Я подошёл к ним уже достаточно близко и мог видеть деловито снующие через эти щели внутрь и наружу мелкие чёрные точки. Их было много, очень много. Они вились вокруг ульев, одни садились, другие взлетали, одни улетали прочь, другие откуда-то тут же появлялись, и это движение было непрерывным.

Я сделал над собой усилие и подошёл ещё ближе. Ульи были поставлены в один ряд, на расстоянии нескольких метров друг от друга. От ближайшего меня отделял десяток шагов. До меня уже доносилось тихое и неумолчное «з-з-з…», издаваемое тысячами пар крылышек. Такое знакомое и такое зловещее. Этот звук уже сам по себе нагонял у меня волну неприятных мурашек по всей коже. И мелкой, пробирающей насквозь дрожи, словно я весь был большим камертоном, вибрирующим в унисон с этим зудением. Моё сердце сильно заколотилось, и я остановился, чтобы перевести дух. Ноги стали тяжёлыми и непослушными.

Потом я собрал остатки воли и шагнул вперёд, потом ещё раз, ещё. Каждый шаг давался мне всё труднее, как будто я шёл к обрыву в пропасть. Гудение становилось всё громче, и надо мной уже замельтешили штук пять пчёл. Мне отчаянно захотелось повернуться и стремглав бежать прочь.

Я застыл на месте, хотя и просто стоять было страшно. Дальше приближаться к ульям уже было выше моих сил. Я замер, ожидая неизвестно чего.

И тут до меня долетел стрёкот, перекрывший пчелиное гудение.

Стрёкот не кузнечика, он быстро перешёл в рёв. Мотоцикл. Он выскочил из-за того самого рокового поворота, со стороны дороги на город. Из-за деревьев я до поры до времени не мог его ни слышать, ни видеть.

Водитель мотоцикла повернул с дороги в мою сторону. Меня было хорошо видно издалека. Да и велосипед мой, оставленный на обочине. Я пока не мог различить, кто едет, так как на голове ездока был шлем.

Но он катился прямо на меня. Я застыл, всё ещё недоумевая, кому я тут мог понадобиться. Может, человек не местный, заблудился, кого-то увидел и хочет спросить дорогу?

Когда между нами осталось метров десять, водитель остановил машину, слез и снял шлем. У меня внутри всё захолонуло. Это был Жора.

Он знал, что я сюда сегодня поеду. И узнал это он от Витьки. Больше не от кого.

Он, не медля, направился ко мне. На физиономии у него была нарисована его обычная гадкая ухмылка, а болотно-мертвенные глаза смотрели угрожающе и злорадно. Я уже не раз видел у него такое выражение.

Бежать от него нет смысла, подумал я. Догонит в два счёта. Я просто стоял и смотрел, как он приближается. У меня мелькнула неуместная и нелепая мысль, что сейчас я, как барон Мюнхгаузен, нахожусь между львом и крокодилом. И оба были смертельно опасны.

В другое время это могло бы показаться забавным, но только не в данный момент.

Жора остановился от меня в двух шагах.

– Всё-таки никак ты не уймёшься, очкарик, – бросил он.

Я молча уставился в его ненавистную прыщавую рожу. Намерения его были ясны. Что я мог сказать ему в ответ? Просить о пощаде? Вот этого хотелось меньше всего. Даже сейчас.

– Повезло один раз, так и жил бы дальше, не дёргался! – продолжал он хрипло и зло. – Предупреждал же тебя, сопляка. А теперь хана тебе! Сам напросился.

Он вынул из кармана нож, нажал на ручке что-то, и со щёлканьем выскочило стальное лезвие. Я стоял в ступоре, не в силах до конца осознать, что он действительно собирается это сделать. Смог только выдавить через сухое и шершавое, как наждак, горло:

– Тебя за это посадят. До самого конца посадят.

– Да никто не узнает, – с издевательской миной ответил Жора. – Ты будешь лежать там же. Рядом с тем старым пердуном!

Я невольно попятился, стоя спиной к ульям.

И вдруг опять в памяти возникло лицо Петра Арсеньевича, который говорил:

«Пчёл бояться не стоит, они не опасны. Люди бывают гораздо опаснее».

Внезапно позади меня жужжание стало заметно громче. Жорина насмешливо-злобная гримаса моментально сменилась удивлённой. Что-то происходило за моей спиной.

Я увидел, как надо мной пронеслись несколько пчёл и разом устремились на Жору. Они, словно дробины, выпущенные меткой рукой из рогатки, одновременно ударили ему прямо в физиономию.

– А, сука! – заорал Жора и схватился рукой за лицо.

Насекомые попадали на траву, но тут же из-за моей спины вылетели ещё столько же. И тоже понеслись на Жору. Я резко обернулся. Зрелище заставило оцепенеть от ужаса.

Из всех ульев – да, именно из пяти летков быстро выползали и взмывали в воздух крошечные крылатые тельца. Будто некто незримый разом выдавливал из нутра ульев наружу эту живую, кишащую движением тёмную субстанцию. На глазах их становилось всё больше и больше. И сердитое жужжание над лугом нарастало с каждой секундой.

Жора завопил снова – его опять ужалили несколько пчёл. Он выронил из руки нож и яростно замахал обеими руками, отгоняя всё новых насекомых, которые неслись на него. Ему было уже не до меня.