Клим Полин - Королевы. Починяя снасти, сказывали о богах

В дверь постучали, и Ажа с благодарностью посмотрела в сторону входа. Бара быстро оказывается там и выглядывает наружу. Потом много раз кланяется и отступает в сторону, пропуская внутрь согбенную старуху в изодранных лохмотьях. Ажа встает и тоже кланяется колдунье Еве. Никто не знает, сколько Ева уже прожила на свете, но Ажа помнила ее всегда. Казалось, даже тогда, когда королева еще не стала королевой, колдунья уже выглядела так. Впрочем, может быть, Аже это просто казалось.

Ева села за стол напротив и знаком попросила воды. Бара мигом принесла полную чашку и, взглянув мельком на королеву, убежала в комнату. Колдунья долго смотрела на Ажу, а потом долго и жадно пила: капли стекали по ее подбородку и падали на сухой, гладкий, чистый стол. Ева никогда не приходила просто так. Если Ева пришла, значит она что-то видела и готова сообщить пророчество. Пророчества Евы сбывались. Поэтому королева покорно ждала, почти не рассматривая колдунью. Ажа не была уверена в том, что именно она сейчас чувствует. Ей хотелось, наверное, верить, что Ева расскажет ей что-то обнадеживающее. Но в глубине души она понимала, что колдунья, которая никогда до этого не приходила с хорошими новостями, вряд ли пришла с ними сейчас.

Допив свою воду, колдунья поставила чашку на стол и смахнула черной рукой пролитую воду со стола. Потом она заговорила.

[Колдунья Ева сообщает королеве пророчество о новой королеве]

Ажа молчала. Она молчала все время пока говорила колдунья. Молчала, провожая ту взглядом, когда она уходила прочь. Договорив, Ева ничего не попросила и не потребовала ответа. Она просто ушла. Бара выглянула на мгновение на веранду и даже попыталась жестом руки спросить по поводу обеда, но почувствовав состояние королевы, тут же снова скрылась из виду. А королева смотрела сейчас внутрь себя. Она снова попыталась представить себе, как воспринял бы это пророчество Ага, но не смогла. И если утром она пребывала в израненном состоянии, абсолютно лишенная опоры и знаний о том, как и что теперь делать, то сейчас, когда Ева ушла, королева почти физически ощущала, как тело ее обрастает новой кожей. Это еще не была плотная кожа, способная защитить хозяйку от укусов врагов и нападений извне, но все-таки это уже было что-то: она словно отступила на шаг назад, отклонилась и исподлобья рассматривала то, что ей предстояло. Такая новая, словно из ниоткуда явившаяся защитная способность обрадовала Ажу. Значит, она может меняться. Значит, для нее не все потеряно, и, хорошенько поразмыслив, она сможет сделать что-то стоящее, а, возможно, и что-то правильное, чтобы удержать мир, окружавший ее и ее людей, хотя бы в относительной целостности.

Образ колдуньи словно бы застрял в дверном проеме, как призрак, и королева, рассматривая его, перебирала в голове те слова, которые та произнесла. Стоило разделить пророчество на две части, подумала королева. Во-первых, мужчины не вернутся. По крайней мере, в ближайший год. И, как сообщила Ева, возвращение их целиком и полностью зависит от них, женщин, оставшихся в деревне. Что это значит? Ева не сказала, а Ажа не понимала. Значит ли это, что их мысли и действия сейчас тоже могут повлиять на возвращение или невозвращение мужчин? Или колдунья просто имела в виду, что они должны сделать что-то конкретное, чтобы помочь мужчинам вернуться? Во-вторых, культ Поднятой руки будет становиться все сильнее. Его не смогут остановить, и он будет распространяться. Впереди него будет идти туман, подчиняющий умы, либо уничтожающий непокорных. Уничтожить этот туман и культ может только один человек, а именно – женщина, рожденная в их деревне. Сейчас она, судя по всему, еще совсем мала. Ева сказала, что не видела, кто это конкретно, но она точно знает, что девочке сейчас пять лет: она видела празднование пятилетия.

Ажа попросила Бару найти всех пятилетних девочек в деревне и привести их в Зал Совета с матерями вместе. Потом она попросила подать обед, но снова едва прикоснулась к еде. Знакомая ей пища оставляла ее равнодушной, хоть в этот раз и не вызывала отвращения. Мира же, наконец-то приняв тот факт, что мать изменилась и что-то действительно происходит, в отличие от утренней трапезы сейчас следовала примеру Ажи, и печально ковыряла еду на тарелке, за десять минут проглотив всего несколько кусков.

Бедная девочка, подумала королева. Она – ее дочь. И она всегда желала Мире только самого лучшего, всегда оберегала ее. Но разве можно уберечь от такого? Что если этот мир, резко сошедший вчера со своего места, на него уже никогда не встанет. Ажа познала мужчину, познала жизнь, познала рождение и взросление детей. Познает ли все это Мира? Есть шанс, что да. По крайней мере, так сказала колдунья Ева. И, главное, в этом нужно себя уверять, чтобы не сойти с ума.

Ужасная ночь, да, действительно ужасная ночь. Но разве день выдался лучше? Разве все не становится только хуже? Аже сильно захотелось спать. Она внезапно почувствовала насколько была вымотанной и уставшей. Но на сон у королевы сейчас нету времени. На полу у двери села птичка, кажется, та самая, прилетавшая к окну Ажи сегодня на рассвете. Сейчас она уже не так красива и не кажется игривой. Она просто смотрит внутрь, надеясь разглядеть еду, но видит вместо нее лишь преграду на пути к ней – людей, которые ее пугают. Ажа встала, и птица улетела, сорвавшись с места. Королева опешила и даже оперлась руками о спинку стула, потому что ноги ее вдруг покосились: стареющей женщине показалось, что маленькая птица словно взорвалась, таким сильным и мощным выглядел взмах ее крыльев: так их маленький мир вчера ночью сорвался со своего места, напуганный тем, что его пугало.

Ажа в сопровождении Бары снова вышла на улицу и пошла к Залу Совета, у которого уже собрались пятнадцать жен мужчин, входивших в совет племени. Также неподалеку сидели еще несколько женщин, у которых в ногах порхала стайка совсем еще крошечных девочек. Королева поняла, что это те самые пятилетние девочки, одной из которых уготована участь стать новой королевой, единственной, способной сберечь их Остров от ужасного культа. Ажа почувствовала нежность ко всем эти маленьким созданиям. Ту самую нежность, которую она когда-то чувствовала и к своим детям, когда им было столько же лет. Но сейчас ей нужно решить, что с ними делать. Ведь, сразу поняла королева, одной из ее первейших задач должно стать сохранение их жизней по крайней мере до прихода мужчин. Ничего не должно случится с ними, ничто не должно им грозить, никто не может поднять на них руку или дурной взгляд. Одна из них – кто же? – их единственная надежда.

Проходя мимо пятнадцати, чтобы зайти в зал Совета, Ажа не могла не отметить, что большинство женщин несло на своих лицах уверенность и осознание того, какое бремя им предстояло на себя взвалить. Ее не обрадовало это, то есть, она не испытала радости, но это ее приободрило, ведь ей так не хотелось нести ношу в одиночестве. Вот чего она страшилась, – одиночества. Не только того одиночества, которое сопряжено с отсутствием ее мужа Аги, но и одиночества вообще. Совет пятнадцати нужен был ей не просто для того, чтобы принять то, что все ожидали от нее, но для того, чтобы чувствовать, что кто-то еще печется о жизни деревни и о людях, и что не только от нее зависит разом усложнившийся и расшатавшийся мир. Она проходила мимо женщин и почти специально старалась касаться их одежд и опущенных рук, рук, которые могут помочь ей поддержать расшатанный мир и не дать ему рухнуть.