Абросимов - Блог-Note. Спонтанные записи в отсутствие голых женщин

Я вышел наружу, на какой-то задний двор. Пришлось брать вялым штурмом металлический заборчик. В очередной раз убедился, сколь обветшала оболочка. И мысли ейные, и чувствования, всё больше склонные к досаде. Вот ведь! Гармония таки настаёт. Хотя бы от противного. И отчего-то знакомой кажется открывающаяся перспектива. Приземистое грязноватое здание. Подиум с накатом, как на овощебазе. Окна зарешёчены. Да и не окна это вовсе, а, скорее, бойницы. Отверстия-присоски. Спрут удушающий.

Влекомый неподотчётным любопытством, я направился ближе ко входу, чтобы прочитать табличку возле запертой двери. Подошёл и прочитал.

«Муниципальный морг».

Морг. Донельзя логично. Всё, что я мог встретить по завершении пережитого. В конце любого пути.

– Случился редкий момент в жизни Абросимова, – прозвучал «закадровый» голос в моей голове. – Когда собственно жизнь саму он и почувствовал. В истинной уникальности её, цельноте и произмышлении… но было поздно.

Земля Молдова обещает море за каждым поворотом, но моря здесь нет. Зато есть провинция во всех видах. Всех, кроме одного – провоцирующего тупую имперскость и ложную многозначительность.

Конечно, я буду помнить её, эту землю, и долгое время жить воспоминаниями, перебирая тронувшие меня образы, один за другим. Размеренных домохозяек, умеющих вкусно готовить; пелену облаков, не дающих солнцу жечь; подводы с сеном и философствующих кошек; роскошь девушек, сладко потеющих в маршрутках; «chefir» по утрам и патоку вина на ночь; кворум Мужчин, Не Делающих Абсолютно Ничего…

На самом деле, сохранять человеческий образ легко и просто. Важно только знать – где. Теперь я знаю. И когда-нибудь приеду сюда, чтобы остаться.

Увидев фотографию друга, заметил, что он выглядит как прощелыга. Тут же из «источников» выяснилось, что слово это имеет массу аналогов. Включая «пролаз», «выжега» и «прощеульник». Сошлись во мнении, что слово очень нежное, и я сходу вспомнил, как любил бравировать им перед первой женой. Она-то видела во мне героя, а я, чтобы дождаться «отстоя пены перед доливом», снисходительно охлаждал:

– Ну, Оля, таких как я, прощелыг, знаешь сколько?

Бедная Оленька – тогда ещё студентка философского факультета – тут же принималась щуриться, дабы естественными диоптриями организма рассмотреть во мне соответствие заявке. Я, конечно, моментально принимал бесхитростный вид. И – довольно успешно.

Надо у Даля значение термина «сволочь» ещё глянуть. Для полноты кондиции.

«Юра, ты – страшный человек», – любит повторять мой друг Иван Ж-ский. Я воспринимаю это как комплимент.

Упрёки в жестокости приходится слышать регулярно, но вызывают их выпадающие звенья в привычном токе реакций. Можно ведь реагировать на каждый просчёт ближнего, а можно дождаться, пока ближний окончательно потеряет лицо, и тогда уже вполне легитимно оторвать ему голову. Так экономится энергия. Палач вообще – достойное ремесло.

Остаток дней сохранившего себя мужчины характеризуется крайне ограниченным набором атрибутов, каждый из которых по-своему совершенен и исчерпывающем образом свидетельствует о человеке.

Уже сегодня понимаю, что в моём случае таких атрибутов будет три: девственная природа, аристократический вещизм и то, что означает последнее слово, произнесённое вслух в творчестве Кубрика.

Уважаемые сотрудники банковского сектора! Извините, что к вам обращаюсь.

Если вы хотите, чтобы наши контакты заканчивались не так, как обычно – т.е. проклятиями и глухим отрицаловом со стороны клиента, – телефонный разговор между нами должен состояться, примерно, такой:

– Алё?

– Могу я господина Абросимова слышать?

– Да.

– Юрий Александрович?

– Я.

– Очень приятно, Юрий Александрович. «Экстратранс Хуякфинанс банк» Вас беспокоит, меня зовут Марина. Удобно Вам сейчас разговаривать?

– Ну… да.

– Юрий Александрович, мы рады сообщить Вам, что погасили Ваши задолженности перед кредитными организациями. Потребительский кредит, кредит на покупку телевизора и все остальные. Теперь Вы никому ничего не должны, наш банк предоставил Вам эту возможность. Кроме того, хотим предложить Вам беспроцентную ссуду, с правом бессрочной невыплаты, чтобы Вы могли посетить Кубу сроком на две-три недели, по желанию, в режиме «всё включено». У нас там до пятнадцатого декабря проходит акция «Мулатки ждут!». Интересует Вас такое предложение?

Вот тогда – слышите? – исключительно и только в этом случае я отвечу вам «ура! да! беру! дайте две!». Все остальные ваши попытки потревожить мою бессмертную душу – особенно, в утренние часы, когда она ещё спит – будут заканчиваться отложениями тяжёлых солей прямо в карму. И если вас вдруг по какой-то причине охватит коллапс, на самом деле это будет означать, что лопнул не банковский сектор, а терпение Абросимова.

Помните об этом. И я буду помнить.

Лёг прикорнуть и встал через 15 часов. Мы с организмом пожали друг другу руки.

Впрочем, я – о другом сейчас. Я ведь в момент пробуждения искренне понадеялся, что оказаться довелось в чуточку другом мире. Там, где у меня снова есть женщина-друг, а «всенародно избранного президента» нет никакого повсеместно. Где город не воняет, а на зарплату можно много чего позволить. Где пиво заново обрело вкус, а время – поводы для счастья. В мире с частично упразднёнными грехами и возможностью строить не отменяемые планы. Но очень скоро я понял, что всё осталось прежним: та же седина в бороде, тот же дохлый бес, застрявший между рёбер. Не болело только ничего. Даже душа. И при этом я казался себе живым. Вот же странность…

Говорить под руку – вариант, сам по себе, не лучший. Мне же было сказано под ногу, в тот момент, когда я балансировал на самом верху стремянки, покорив высоту метров в пять.

– Что мне нравится в современных мужчинах, так это их основательность, – донеслось издалека снизу, – такая, знаете ли, устойчивость во всём.

В тот же момент у одной из дюралевых ножек стремянки случился прострел, усталость металла распространилась на остальную конструкцию, и вся она, монументально накренившись, увлекая за собой бесчисленные книжные полки, альбомы, буклеты, сувениры и прочие артефакты, обвалилась с диким шумом, вздымая клубы библиотечной пыли, под вопли и взвизги припущенных тётушек, любительниц мужских достоинств.

На какое-то время видимость пропала вовсе. Слышались только истеричные возгласы: «Убился, нет?!», «Светлана Викторовна, лучше вы посмотрите, я боюсь!», «Знала же, что так получится; ещё лет девять назад говорила, когда ремонт был».

Среди бесчисленных вещей сомнительной роскоши, канцелярских принадлежностей и прочего памятного хлама валявшегося повсюду, глазам моим открылся удивительный предмет, выпавший, надо полагать, из какого-то тайника. То была вполне недвусмысленного предназначения плётка-семихвостка с мощной рукоятью в виде полиуретанового дилдо. Совершенство исполнения и качество выделки изделия настолько меня поразили, что я решил под шумок его сфотографировать. Аккуратненько разложил плётку на подоконнике, стал настраивать камеру в смартфоне, но здешние дамы тему быстро просекли, фуриозно налетели и категорично, хоть и с реверансами, оттёрли прочь. В знак компенсации я получил две книги: Боэция и Брехта.