Абросимов - Блог-Note. Спонтанные записи в отсутствие голых женщин

Ну, например. Иду в ночи, вдохновенный. Читаю: «ЦЕНТР КУЛЬТУРЫ И СЧАСТЬЯ».

Сумка падает из рук.

Приглядываюсь. Не счастья, а творчества. Ну, допустим.

Захожу в магазин, привести нервы в порядок. В углу громоздятся пакеты с надписью «АЛКОГОЛЬ ДРЕВЕСНЫЙ». Обмираю.

Ан нет: древесный уголь.

Терпеть до последнего или покончить с собой – это, конечно, крайности. Но хорошо бы рассмотреть промежуточный, хоть и совершенно фантастичный сегодня вариант. Заморозка. Полное выключение. Нажать кнопку «пауза».

Да? Допустим.

Тогда – на сколько? На 10 лет выпасть, перемотать по-быстрому? На 50? На 100?

В моём случае это означает: какой я согласился бы увидеть свою дочь в следующий раз – замшелой старухой? Или, может, не увидеть вовсе?

Но ведь в исключительном, «теологическом» смысле нет никаких детей. И родителей нет. Как говорится, «Бог с ними», в прямом смысле слова. В конце всяческих концов, когда «победят все победители», останешься только ты и Он. Друг напротив друга. Это, если повезёт. Стоять и смотреть. Глаза в глаза. Возможно, молча. А время там вышло. И всё, казалось, отдал бы за тактильную проживаемость минут и секунд. Не говоря о днях и годах. Но – поздно. Карты сброшены. Круг замкнулся.

Мы клянём частности и нюансы и всё равно же к ним прикипаем. До смешного «нелепо, безрассудно… безумно… волшебно…».

На кухне магнитик закреплён. С изображением многотысячной акции протеста. Революционно настроенные малыши держат плакаты со своими требованиями: «ЗДОРОВЫХ РОДИТЕЛЕЙ!», «ЧИСТОГО ВОЗДУХА И СВЕТА!», «АКУШЕРОК, А НЕ БАБОК!». И, наконец, самое прекрасное: «ГРУДИ МАТЕРИ!».

Я каждый раз, когда это вижу, радуюсь. А потом… непременно вздыхаю.

Оля Г-цкая пишет: «Нет зрелища печальнее, чем глупый и трусоватый мужчина, который прячет всю эту прелесть под маской мудрой усталости».

Хм…

Пили как-то с Пашей Ангелиным (Царствие ему небесное). Он водил меня по местам актёрско-ученической славы. Я нагружался пивом, Паша традиционно более крепкими напитками. Знаменитость, с учётом разницы состояний, легче было заметить мне. Мы стояли в одном из глухих переулков старого Арбата. Г. прошёл мимо.

– Смотри, – тихо сказал я, мотнув головой.

– Что?

– Г.

– Где?

– Вот же.

Паша с напряжением стал всматриваться в даль, где постепенно растворялась сутулая фигура в пиджачке цвета домашней пыли.

В этот момент Александр Гарриевич, видно что-то почувствовав, обернулся.

Лицо Паши расплылось в улыбке.

– Ну, здра-асти!!.. – аффектированно провозгласил мой друг и отвесил глубокий крестьянский поклон. Как полагается, рукой до земли.

Человек в пиджачке резко отвернул голову. Но через секунду испытываемая эмоция принудила его вновь глянуть на нас. Г. прибавил ходу, тут же ускорился ещё и ещё, и… наконец, откровенно побежал от нас прочь.

Дело было летом. В середине дня.

Мы когда во ВГИКе на критиков учились, стипендия была двенадцать, кажется, рублей. Хватало на шесть бутылок пива. Если без понтов, то – на восемь. Плюс один сникерс. Но после второго семестра решили праздновать по-взрослому. Пошли в бар рядом. Гостиница «Восток». Там уже было не до пива.

– А чё Феллини? – разглагольствовал Андрюха в очереди. – Никудышный режиссёр!

Продавщица, отпуская нам беленькую, косо глянула.

– Актёры, что ль?

– Артисты, – поправил Андрюха.

Она тут же долила «с мениском».

Не помню, чем всё закончилось.

Столько прожито зря, столько лишних телодвижений. В частности утратил смысл водить женщин по ресторанам. Пустое это. Разочаровался. Кэмерон хорошо сказал: «Приматам нужна группа. Им просто нужно сидеть и перебирать друг другу шерсть – вот вам весь фейсбук и твиттер». Другое дело, что дёшево – не значит, сердито.

Простой пример. Каждый раз, узнавая, что на ужин будет рыба, рефлекторно морщусь. Откуда это, такая реакция? «Родовая травма» в виде советских рыбных дней, когда по четвергам в столовках объективно жрать было нечего? Возможно… Но, кажется, есть ещё кое-что. Рыбу совершенно не получается употреблять линейно, в порядке спонтанной очереди. Её сперва нужно осознанно захотеть, а потом заказать. И никак иначе. С водкой, между прочим, та же фигня. Может, оттого-то водка с рыбой и не «женятся»? Разнообразие мира. Сиюминутная доставка. Частный сектор.

Накануне оказался по делу в том уголке вавилонов, где жил раньше несколько лет. Мне нужно было купить цветы и заглянуть в книжный. А есть хотелось. Ради экономии денег и времени, ткнулся в дверь маленького частного магазина, закинуться йогуртом. Дверь не поддалась, висела табличка с надписью «учёт».

«Странно, – подумалось, – первый раз у них такое…»

Но делать нечего, – двинулся дальше.

В кино-выставочном центре традиционно толпилась разношерстная публика. Я привычно потянул на себя дверь книжной лавки. Дверь осталась неподвижной, по ту сторону стекла виднелась бумажка с надписью «входа нет». Кое-как, через щель драпировки за стеклом, удалось разглядеть, что стеллажи с книгами внутри помещения отсутствуют. Там теперь вообще ничего не было.

– А где всё? – спросил у охранника.

Он воззрился на меня в молчаливом недоумении.

Уже при выходе из фойе заметил, что глухо заколочено окошко билетной кассы. В неглубокой нише её пылилась табличка с облупившимися буквами: «не обслуживается».

Цветами торговали в двух шагах отсюда. Я помнил, что работают они круглые сутки. Цветов оказалось традиционно много, но все они – в виде рисунков – украшали брезентовую ткань, которой обтянули вход. Тусклый фонарь освещал картонку, пришпиленную к брезенту и несколько букв на ней: «закрыто».

Я изучал это слово минут, наверное, пять. Складывая и сопоставляя. Пытаясь понять или хотя бы поверить. Потом медленно повернулся и стал вглядываться в лица прохожих, идущих мимо. Среди них не было мёртвых, но и признаков живых я не обнаружил.

В голове всплыл отрывок из детской повести: «Страшно гражданину Никифорову. Бесконечно долго бежал он в пустом городе, а грабли, вытянувшись, летели за ним».

Страшно стало и мне. Как всегда бывает, если нет спасения. Недаром с возрастом солнце становится серее, а трава превращается в солому. Про музыку же не стоит и говорить. Звучит монотонно, басов нет, аранжировка безкрасочна. Саундтрек гниения и распада. Один только ритм подозрительно выдержан. Оно и понятно: бесовская драм-машина.

А ведь было же, было всё! Совсем недавно. И чувства, и ранимость. Каждая нотка загружала мозг и аукалась в сердце. Приподнимала и лелеяла. Как любовь практически…

Смахивая мифическую слезу, нечаянно выяснил, что наушники закрывают не уши, а, скорее, щёки… Поправил, конечно. И знаете ли – тут же всё восстановилось. Моментально! И жизнь, и слёзы, и любовь.