Абросимов - Блог-Note. Спонтанные записи в отсутствие голых женщин

Всю жизнь удивлялся тому, как из произведений изымают громадные куски – цельные, колоритные, жизнетворные. А ведь и сам грешен! В роман мой не вошёл довольно солидный фрагмент о путешествии с однополым другом в Прагу.

Автоcrash с цыганами, комар-птеродактиль, плантация виниловых хуёв – много чего было. Но тут вспомнилось, как вечером первого дня мы получали от принимающей стороны инструкции по выживанию.

Оказалось, что на диком еврозападе не принято, или лучше сказать – категорически нельзя, проявлять какую-либо жизнедеятельность после девяти часов вечера.

– Будете готовить, – сказал нам хозяин квартиры, в которой мы остановились, – соседи учуют запах, вызовут полицию.

Мы сели на жопы.

– Как?!?

– Беспокоит. Запах если, шум, просто им что-то не то покажется, сразу начинают звонить. Власти за стукачество награду дают, разрешают месяц-два коммунальные услуги не оплачивать. Так что увидите: в окне кто-нибудь стоит – всё нормально, человек при деле.

У них там, оказывается, даже собачек держат, в основном, маленьких и плюгавеньких. Налог меньше. Собачки уступают размером говну, которое высирают. Приличная цивилизация! Ещё бы подобрать к ней слова…

Не к месту вспомнилась одна «полиграфическая» история.

Примерно, через 3330 дней после того, как был написан первый текст великой эпопеи о городе Пиздецке («Горизонтальное положение Тургаюкова»), текст другой эпопеи («Три песни о Савве») обрёл книжно-форматный статус за личный счёт автора. По этому поводу произошёл сход на уровне достаточно великом, чтобы расставание ознаменовалось репликой: «Руки жать не будем. Организм ослаблен…». Но такие случаи, стоит отметить, фиксировались и ранее.

В этот раз соображали классически, на троих. Начинали со Святославом, у того дома, но попутно выписали ещё Дмитрия, которому пришлось разрываться между компанией и беременной женой. Излишне уточнять, в каком направлении произошёл окончательный разрыв.

Пока Дмитрий воссоединялся с друзьями, отважно «уговорили» литр.

Книга была торжественно вручена. Абросимову, с учётом его стеклянного состояния и тяги к родным пенатам, поймали машину. После того, как автор уехал, началось самое интересное.

Купили ещё водки – что само по себе ничего, кроме уважения, внушать не может. Однако Святослава на волне невиданного энтузиазма крепко «штормило». В итоге его уложили, а на кухне остался Дмитрий и жена пригласившей стороны. Посреди ночи гость отправился на лестницу курить, где встретил Человека В Трусах.

– Дык ты от Славки, что ль?! – возовопил Человек, разогнав дым сигареты и тоску одиночества.

– М… – утвердительно кивнул Дмитрий.

– Который из «Газпрома», что ль?! – возовопил Человек.

– М… – кивнул Дмитрий.

– Дык!! – возрадовался В Трусах.

Суть его предложения к Дмитрию заключалась в том, что надо немедленно поднять Святослава. И продолжить.

На препирательства ушло, примерно, полчаса. Никого поднимать не стали. Просто выволокли стол прямо на лестничную площадку и продолжили. Декалитраж и смысл происходящего далее утерян…

Ранним утром Дмитрий вышел в чёрную морозную мглу. Он находился в Братеево – по одну сторону Москва-реки. Его дом с беременной женой и сыном возвышался в Марьино, в пределах прямой видимости – по другую сторону. Согласно расчётам Дмитрия, дойти домой он должен был быстрее, чем замёрзнуть. Но прямо на середине моста бедолага упал, расчёты спутались.

«Я сломал ногу…» – подумал Дмитрий на манер мультипликационной классики («я ёжик… я упал в реку»), но река была далеко внизу и, примерно, на таком же расстоянии находилось родное жилище, которое он видел сейчас в непривычном ракурсе. Дом рос из земли куда-то вбок. Но внутри него по-прежнему спала жена, ребёнок спал. Они ничего ещё не знали…

Внезапный прилив сентиментальности омыл разум поверженного, и Дмитрий стал мыслить более конструктивно.

«А ведь я, наверно, не сломал ногу, – подумалось ему, – я, наверно, её только вывихнул…».

Он стал бороться за жизнь. Жизнь над ним издевалась. В летнюю пору можно было бы закусывать зубами стебли травы и подтягивать землю к себе. Но, повторяем, стояла страшная русская зима, и несчастный лишь безуспешно елозил, практически на одном месте.

Спустя некоторое время, его подобрал сердобольный шофёр. Новоявленный седок говорил буквами. Причём, далеко не всеми. Хорошо хоть шофёр попался сметливый, повёз его через реку. Когда оказались между домов, спросил:

– Так тебе, парень, куда здесь, в Братеево?

– Вб… В Б… ратеево?! – изумился Дмитрий. – Я жживу… в М… арьино… наз… Заречной у-ли… це…

Машина резко затормозила.

Слова шофёра впечатались как гвозди в пенопласт.

– Парень! Так я тебя и подобрал в Марьино! На Заречной улице!!

«А главное, – рассказывал Дмитрий, спустя несколько дней, – я ведь потом выяснил, что пока полз, потерял ключи от машины, ключи от квартиры, бумажник со всеми деньгами. В общем, всё, всё потерял».

Когда утром его, наконец, доставили по месту назначения, жена смогла только руками развести. Заклеймила его «Маресьевым» и отправила спать.

Поутру, очнувшись, Дмитрий вышел на воздух, прогуляться в ближайшем парке. Он шёл мерно и спокойно, без средств и документов, тяжело вспоминая прошлое, навстречу таинственному будущему. С чистым сердцем шёл. С ранетой душою. И пока шёл, нашёл сначала ключи от машины. Потом ключи от квартиры. Бумажник со всеми деньгами. В общем, всё – всё нашёл!

На следующий после литературной попойки день Абросимов позвонил Святославу, свериться о самочувствии.

– Вкус, – пожаловался Святослав, – вкус такой во рту, будто глоток влил, а проглотить не могу.

– Так это ладно, – отреагировал писатель. – У меня-то знаешь, что ночью было?

Ночью, по привычке, жена Абросимова уткнулась ему носом в спину и в ужасе отпрянула. Муж её водкой… потел!!

Право же, не знаю. Нужны ли тут какие-то комментарии?..

В какой-то момент захотелось зевать, кашлять и чихать одновременно.

Никогда ещё не чувствовал себя глупее… Господи, неужели ж и я точно так же в старости, положив килотонну пуза набок и обернув к телеящику выцветшее лицо, буду внимать бесконечному сериальному говнищу по Пятому каналу?!..

Ведь изначально, в детстве, я был нежен, тонок и щупл. Соблюдал приличия. Требовал, чтобы на пляже голую попку мою прикрывали носовым платком. А сверху – камушек. Иначе, ветром сдует.

Но подлый мир нет-нет, да и коробил.

Однажды maman делала бутерброд с икрой.

– Можно мне без хлеба? – кротко поинтересовался я.

– А морда у тебя не треснет? – донеслось в ответ.

Прошли не просто годы – десятилетия. Я неожиданно купил кусок осетрины горячего копчения. Сижу и жру её. Даже не порезал. Без хлеба, разумеется.