Олег Копытов - Защита Ружина. Роман

Я пью стакан водки залпом. Ничем не закусываю. Водка теплой волной катится в желудок и шипит там, на каком-то песочке. Волна затихает. Остается смоченный песок и приятная пена. Перед следующей волной-порцией я выхожу покурить. Сажусь на кухне на корточки, облокотившись спиной о стену. Как сидели старатели в промерзших бараках в романе Олега Куваева «Территория». Я вдруг чувствую сильную усталость. Вместо алкогольной эйфории или хотя бы некоего успокоения, я вдруг остро чувствую, что хочу спать. Спать и всё. Куда-нибудь провалиться в небытие. А чем сон не небытие?! Я встаю и иду в свою комнату. Ложусь на диван… И действительно засыпаю… Просыпаюсь оттого, что ворчит жена. Она обнаружила в холодильнике целых две бутылки водки, одна початая и, пока я сплю, жена просто ворчит. Пятилетний сын понимает, что сейчас что-то будет, он сидит под выключенным телевизором на ковре и ждет, что сейчас будет. А что будет? Скандал будет! Сегодня мы так не договаривались. Жена, увидев, что я проснулся, взрывается. Она всегда говорит одно и то же. Но мне всегда обидно по-настоящему. Особенно обижает слово «писарь». Даже слово «алкаш» не обижает, хотя, какой из меня алкаш? Я, как верблюд, могу не пить два-три месяца. Когда всё нормально… Сейчас не просто ненормально, сейчас ой-ё-ёй, как всё плохо, неужели не понятно?.. На меня находит красная волна ярости… Конечно, да, я знаю, вы знаете, все это знают. От наших неудач мы прежде срываемся на тех, кто ближе. На родных и близких. Это их плата за наши слабости и глупости… Хотя и наша тоже… На меня находят красная волна ярости. Я сжимаю кулаки, мои губы бледнеют, я просто придвигаюсь к ней поближе и тихо говорю: «Ты заткнешься или нет?» Говорю вроде бы тихо и просто, но она пугается не на шутку. Она увидела красную безмозглую гориллу, которая сидит у меня внутри. Она хватает сынишку и убегает к своей матери. Сегодня она не вернется…

Я сажусь за стол и пью маленькими рюмочками с изображениями древних корейских сюжетов. Еще в юности кто-то из друзей говорил мне, что пить маленькими рюмочками – сильнее захмелеть. А я почему-то не могу захмелеть. Опять белкой в колесе начинают крутиться безысходные мысли… Я боюсь себе признаться, что я – дурак, козел, идиот, что всё должно быть иначе, я должен был тихо сидеть в уголке и не высовываться, пока не защищусь, и на хамство Незванова не отвечать, и комнаты не просить. Защита, защита, защита Ружина – вот что главное… Теперь я сам себе ломаного гроша не дам, что защищусь в апреле. Теперь не просто молчать, теперь задницы лизать надо, что бы вернуть статус кво. И то вряд ли вернешь… А я даже молчать не умею… Как всё плохо! Ну и что эти рюмки? Шарахнуть опять по жизни стаканом, что ли?.. Да нет, выйду вначале покурить. Иду курить, возвращаюсь. Надо бы закрыть дверь в блок на ключ. А потом дверь в комнату тоже на ключ. Надо захлопнуть все люки, герметично все люки задраить…

Но дверь в блок не закрывается… Ах, да, «собачка» замка давно заедает. Да и планка совсем разболталась. Я выношу из дому отвертку и молоток. В другой раз я подошел бы к делу обстоятельно. Крутил-вертел «собачку» замка, разобрал бы весь замок и долго прикидывал, как это всё починить… Сейчас у меня не то состояние… Сейчас мне не до того, чтобы послесарить, мне нужно захлопнуть все люки, герметично все люки задраить… Поковыряв почти бездумно отверткой, я беру молоток и начинаю бить по замку. Вначале осторожно-легко, потом всё сильнее и сильнее. Не замечаю, как сзади подходит Казак. У него злое лицо. Он что-то говорит, кажется, материт меня. Молоток у меня в левой руке. Я размахиваюсь левой, но бью его кулаком правой. Удар хлесткий, удачный, чуть ниже левого глаза. Голова Казака дергается, сам он летит к стене, гвоздь, торчащий из стены, пропорол ему щеку. Я бросаю молоток на пол и жду, что будет дальше. Казак бросается на меня, бросается, а не бьет, поэтому мы сцепляемся, как боксеры в клинче. Коридор узкий, мы бьемся спинами то об одну стену, то о другую… Выбегает жена Казака и истошно кричит. Мы расцепились. Казак цедит сквозь редкие, гнилые зубы (оттого у него всё время плохо пахнет изо рта, с ним невозможно стоять рядом): «Ну ты приплыл, сейчас тебе будет!» Казаки уходят к себе. Я к себе. А что будет? Конечно, милиция и всё такое… До ближайшего от общежития отделения всего-то метров четыреста. Пока то да сё – сколько стаканов успею выпить?.. Искандер сказал: «Любой русский – пьющий Гамлет». Верно, блин!.. Когда выпил третий стакан – тихий, я бы сказал: интеллигентный стук в дверь. Подхожу, открываю. За дверью два сержанта в сине-серой форме. «Выйдите, пожалуйста». Это издевательство – вот это «пожалуйста»: не успел выйти – руки заломаны за спину, быстро, почти бегом тащат вниз. Мы живем на третьем этаже. На втором я замечаю, что босиком… Вот это плохо, что босиком…

Последнее, что помню: задний отсек милицейского УАЗика… Серое, жутко похмельное утро в тесном вонючем «обезъяннике» ГОМа. Курить нечего, да и нельзя. Увидят менты курящим, вытащат из клетки, отведут в закуток перед туалетом и будут бить, как они умеют, чтобы не было синяков. А если и будут синяки – для них это не страшно. Накатаешь на них «телегу», хоть их же начальникам, хоть в прокуратуру – «отпишутся», даже если подвесят за наручники к решетке и будут поднимать за ноги до нестерпимой боли и кровавых следов на запястьях, даже если изобьют в отделении дубинкой до красного теста на лице и отбитой мошонки – ничего им не будет… В руки к ментам лучше никогда не попадать. А кто ни разу в жизни не попадал? Из нашего брата мужика? Даже не пьющих… А я не просто семьсот граммов на грудь принял. Я – меченый атом. Меня щас ка-ак свистанут по синхрофазотрону с космической скоростью…

Из моей камеры виден небольшой уголок возле дежурки. Замечаю там директора студгородка, дисквалифицировавшегося биолога, который любит ходить в мятых черных брюках и – обязательно! – камуфляжной куртке: скажи мне, во что ты одет, и я скажу, кто ты… Обижают! Мекалова бы прислали… Нет, со мной всё ясно. Из пушки по воробьям не стреляют.

Милиционер-азербайджанец, капитан, полный, с претензией на интеллигентность, всё говорит с кем-то, мне не видно с кем, насчет машины… Через сколько-то часов в паршивой камере меня выводят, садят в милицейский УАЗик, куда-то везут. Пятиэтажка наркологии, которой мучительно хочется умереть, какая это старая, неухоженная, давно не ремонтированная пятиэтажка. Запах в ней, на каждом из пяти этажей – почти трупный… Третий этаж. Доктор в белом халате. Ему скучно. Процедура известная: заставить дыхнуть привезенного милиционерами в аппарат, посмотреть на показания, а потом написать своим корявым почерком заключение. Он знает, что это не простые привезенные, это какие-то особые залетчики, простых пьяных, пойманных на улице, выпускают из отделения, согласно инструкции, через три часа: считается, что этого времени хватает для полного отрезвления… Этот не просто пьяный, а кому-то, видимо, сильно насоливший, тому, кому нужна официальная бумага о его опьянении, – этот особый пьяный внешне выглядит почти нормально, аппарат показывает состояние легкого опьянения. Врачу говорили, что пил задержанный вчера, врач представляет, что было вчера вечером, сколько было выпито этим парнем, если сегодня, в три часа дня, аппарат показывает состояние легкого опьянения. Но он пишет именно то, что показал аппарат…