Григорий Жадько - Французская любовь. Как это бывает. Немного о любви

– В натуре, я что-то пропустил!? … и смачно сплюнув, добавил, – кайфовая шмара!!! Выдав нагора свой высокопарный перл, он отправился дальше по своим делам.

Парень не обратил внимания на реплику авторитетного соседа. Он ловил последние мгновения… цвет красного откровенного платья, нервную ломающуюся походку, развевающиеся на ветру светлые волосы девушки. Она не оглянулась. Ни разу… пока не скрылась за углом.

– Как ее зовут? Как же ее зовут!!!

Вечером он сходил за пивом в фирменный магазин «Хмель и солод», потратился на ломтики семги и сел смотреть телевизор. «Чешское марочное» приятно холодило, а жирная семга таяла во рту. По ящику показывали очередной детектив. Так приятно и спокойно было сидеть, потягивать темное пиво, ощущать как пузырьки щекотят верхнее небо и складывать косточки на край тарелки.

Декабрь 2015.

Рецензия от Има Иро:

«Почему же (мужчина) бледная тень? Здесь недостаточно описаны его ощущения и переживания. Вокруг слишком много шума и наездов для одного мужского мозга.

Мне бы хотелось прочесть, о чём он думал. Это раз.

Во-вторых, история любви не раскрыта. У каждой любви ведь есть история. Любил ли он? Это два. Он ведь не обязан, по сюжету, её любить? Может, она надумала себе? Или ей просто показалось.

В-третьих, что он должен был сделать? Вышвырнуть ведро и заключить её в объятья? И заняться сексом на площадке под вопли жены и с наблюдающим в глазок хохотнувшим соседом? Или убить жену и они вдвоём сплясали бы на трупе?

Знаете что!!! Я бы хотела прочесть продолжение!

Настя стояла у окна и смотрела во двор, и светлые каштановые волосы ее легонько раздувались от дуновений теплого ветра, щекотали открытые плечи, прикрытые только лямками легкого топика. Ее большие голубые глаза из-под длинных, дрожащих ресниц смотрели на мир открыто чуть восторженно и счастливо.

Второй этаж идеальное место для обзора и она так делала каждый вечер. Девушка была приезжая. Она остановилась у дяди, главного пожарника Москвы, так он себя называл. Он обещал ее матери помочь Насте с поступлением в театральное училище. Сегодня он с семьей уехал в свой загородный дом, и ей было скучно и одиноко.

В тот год Москва, как и вся страна, жила запахом перемен и новых свобод. Открывали архивы и всплывали страшные злодеяния коммунистов всех мастей. И сносили памятники, и переименовывали улицы и города. И в обществе с новыми свободами и возможностями, поселялось безверие в реальные возможности власти управлять страной, так как люди потеряли все, что копили десятилетия, и откладывали на черный день, и зарплаты у людей стали нищенскими по сравнению с ценами в магазинах, ларьках и на барахолках. Среди этого хаоса и безверия как грибы росли сомнительные кооперативы, и товарищества и махровым цветом расцвела преступность, набившая руку на том, что бы заменить государство в области взимания налогов с предпринимателей всех мастей и рангов. Но Настя была далека от всего этого, и столица вызывала у нее только чувство необъяснимой радости и душевного трепета.

Она стояла у окна, а на скамеечке во дворе сидел парень в матерчатых тонких перчатках и читал книгу. Он был худощав, но видимо спорт ему не был чужд. Мышцы, особенно в районе плеч были накачаны. Черты лица его были не правильные, но приятные, нос прямой, волосы черные, подстрижены коротко. Нижняя половина лица была с легкой небритостью. Не с той, что забывают побриться, а которую оставляют намеренно, тщательно удаляя ненужное. «Наверно тоже студент? Почему тоже? Еще сама не поступила, а уже причислила себя к московским студентам. Он симпатичный!» подумала девушка. «Наверно живет рядом. Он определенно симпатичный!» опять пронеслась и запала у ней мысль. Вчера она тоже видела его. Он два или три раза проходил не спеша под ее окнами. Если бы он жил у них в Чите, они бы познакомились. Парень видел, что она на него смотрит, но ровным счетом не обращал на нее внимания и даже иногда как-то криво и недовольно взглядывал в ее сторону, будто она мешала ему усваивать его литературу. Конечно, это был какой-то московский задавака. В Чите бы они непременно познакомились. Парень ей определенно нравился. Но это же Москва. Она вздохнула и пошла спать.

В субботу днем его не было, а вечером она открыла окно и вновь увидела его. Он был опять с книгой в руках, и рядом лежала спортивная сумка. «Пришел! Не запылился!» – уже как о знакомом подумала она и опять поймала его быстрый недовольный взгляд. «Еще и нос воротит. Интересно, что у него раскрыто, учебник или какой-нибудь любовный роман? Наверно ему совсем дома не дают читать. Бедненький!».

Настя разыскала у дяди чистые листы бумаги, карандаш, резинку. Тщательно вымыла разделочную доску, вытерла ее насухо и прикрепила к ней канцелярскими кнопками бумагу. «Так пойдет!» – одобрительно сказала она сама себе и вышла на лоджию, которая тоже выходила во двор. Она уже давно не рисовала, и карандаш плохо слушался ее пальцев, но увлекшись, она почувствовала былую уверенность, и все стало получаться. Смелые штрихи ограничили зону головы. Легкие едва заметные осевые задали зону глаз, носа, волевого подбородка. Постепенно из этого хаоса черточек, линий все более явственно стали проступать черты лица молодого мужчины. Все было привычно. Задавака получался как живой. Она так и нарисовала его с немножко кислой физиономией. Взяв в руки импровизированный мольберт, она подняла его в одной руке повыше и стала, поглядывая на него, наносить завершающие штрихи.

Парень, очевидно, заметил, чем она занимается и буквально подскочил как пружина. Видно было, что он очень рассержен. Он сразу ушел и скрылся за старыми, со следами побелки, тополями, которые росли в дальнем углу двора.

«А поздно задавака!» – с улыбкой подумала девушка, с удовольствием любуясь своей работой. «Поздно!». Ей нравилось рисовать, и она металась в своих увлечениях между театром и живописью. Думала поступать на худграф, но все-таки театр перевесил. «Так тебе и надо… обнимайся с тополями!» Подумала она и, сделав губы трубочкой, послала дурашливый воздушный поцелуй в ту сторону, куда скрылся парень.

Сладко и широко потянувшись, Настя подумала «Как все-таки хорошо в Москве!» почувствовала, что немножко проголодалась и сходила, попила чай с пирожками, которые сама делала все утро.

Длинные косые тени от деревьев становились все гуще и длинней и, наконец, сумерки потихоньку окутали двор. Почти стемнело но фонарей еще не зажигали. Настя опять подошла к открытому окну. Парень вернулся и сидел, читал почти в темноте. «Что он там видит? Странный такой».