Иван Державин - Дочь за отца. Зов крови

Он и впрямь выделялся среди других ребят: был самым крупным из них и довольно красивым. Девчонки с ума сходили по нему и с радостью шли и ехали с ним, куда угодно. В том числе и это ей тоже в нем не нравилось, что он ухаживал не только за ней, но и по очереди за всеми другими девчонками. Лишь ее он дольше всех добивался, так и не добившись. Особенно настойчив он был после появления в классе Игоря. Тут он ее даже в круиз за границу с собой приглашал, а однажды протянул несколько стодолларовых купюр. Она, конечно, никуда с ним не пошла и не поехала. Купюры тоже не взяла. А когда он увидел, что она не равнодушна к Игорю, невзлюбил его. Лишь после немного отошел и стал хотя бы разговаривать с ним.

Последний раз она видела его на дне рождения Игоря. Эдик там опять психанул и даже ушел раньше, кажется, с Зиной.

Так что предстоящая встреча с Эдиком Лиду не очень, вернее, совсем не радовала. Ее он и сейчас, даже как спонсор и сын миллионера, по-прежнему не интересовал, а увидев, что она и теперь от него не в восторге, какую-нибудь неприятность преподнести ей мог. Может Мытаркину что-нибудь о ней гадкое сказать. Первая ее мысль была придумать причину не поехать к нему, сказав, что у нее вдруг заболел живот или голова, однако она сама сообразила, что это будет выглядеть не серьезно, и Мытаркин может ее неправильно понять, подумав, будто она испугалась, что Эдик может разгадать обман. Но еще больше Мытаркин ее бы не понял, если бы она призналась, что знает Эдика и не хочет видеть его.

Она решила идти на встречу и постараться, чтобы Эдик и Зина, если она тоже там, не узнали ее. Сложность была в том, что они знали ее как раз в двенадцатилетнем возрасте, поэтому она решила избегать своих манер и ужимок тех лет. А не получится, вдруг решила она, и они меня узнают, ничего страшного не случится, Мытаркин будет только доволен, что они когда-то вместе учились.

Она достала из сумки косметический набор и, насколько смогла, доизменила свое лицо, нанеся побольше веснушек и распушив волосы парика, прикрыв ими глаза. Для надежности она натянула кепку на лоб козырьком вперед, чуть в сторону. Больше всего она боялась за свои глаза. Она уже научилась их уменьшать, но это требовало постоянного напряжения.

За высоченным забором совсем не видно было здания лицея – бывшей музыкальной школы.

Их ожидали. Ворота гостеприимно автоматически распахнулись, и Саша въехал во двор. Лида не узнала здания. От музыкальной школы остался один наружный каркас, но покрытый если не золотом, то серебром уж точно: так все блестело и сияло.

Они прошли через массивную железную дверь в большой холл с пальмой посередине, уходившей в потолок. Охранник в милицейской форме оглядел их и строго спросил:

– Оружие есть?

Услышав отрицательный ответ Мытаркина, он позвонил по телефону и доложил:

– Эдуард Борисович, режиссер. С ним водитель и ребенок. Слушаюсь. – Он записал их фамилии, номер машины в тетрадь и открыл дверь предбанника. – Подождите в холле, за вами придут.

Посередине огромного холла стояла пальма, уходившая вверх к стеклянной крыше второго этажа.

– Не бедно живут новые русские? – спросил, усаживаясь Мытаркин. – Все вернулось на круги своя: на богатых и бедных. К сожалению, мы с вами оказались в числе последних, но нас утешает, что нас большинство и есть еще беднее нас.

Вскоре наверху послышались шаги, и на лестнице показались двое мужчин и девушка. У выходной двери девушка попрощалась с мужчинами и подошла к вскочившему Мытаркину.

– Добрый день, Евгений Сергеевич. Эдуард Борисович, вас ожидает.

Только сейчас Лида узнала Зину, хотя узнать ее было не легко: она была ослепительна в буквальном и переносном смысле. На ней блестело и сверкало все: глаза, ресницы, щеки, губы, зубы, не считая кулона с огромным жемчугом на причудливо витой золотой цепочке и дорогих перстней на пальцах рук. Ее волосы отливали медью и были тщательно уложены, не то что в тот раз в квартире матери: грязно – светлые и а бы как свисавшие. Все это Лида успела рассмотреть из-под козырька кепки, пока Зина шла к ним и приветствовала Мытаркина и Сашу. У нее все-таки перехватило дыхание, и она еще глубже надвинула на лоб кепку, увидев из-под нее, что Зина повернулась к ней:

– А это, Евгений Сергеевич, ваш сын или уже артист?

– Мой сынок Филька. Давно просился свозить его на съемки.

– Хочешь, Филька, сниматься в кино?

Не поднимая головы, Лида кивнула.

Зина погладила ее по голове и повела их наверх. Её ноги переступали как раз перед глазами Лиды, и она не могла не смотреть на них. А что уж говорить о Саше, вдруг подумала она и обернулась на него. Он поймал ее взгляд и хорошо улыбнулся. Ей стало полегче.

Они оказались в большой приемной с все той же пальмой посередине, продолжавшей уходить в зеркальный потолок. Возле двери в кабинет навстречу им поднялся крепко сбитый молодой мужчина в черном костюме с круглым невыразительным лицом и, не извинившись, провел руками по бокам и спине режиссера и Саши. Взглянув безразлично на Лиду, он кивнул Зине, и она, распахнув резную дверь, громко доложила:

– Эдуард Борисович, Мытаркин Евгений Сергеевич.

Втроем они прошли в огромный кабинет, в глубине которого за столом сидел Эдик в оранжевом пиджаке и красной рубашке без галстука. Увидев их, он отложил в сторону бумаги, поднялся и вышел им навстречу.

Лида была уверена, что он вымахал под потолок, и удивилась, что с тех пор он не намного подрос и был много ниже Саши. Все ушло у него вширь и в морду, по-прежнему смазливую, а теперь еще и холеную, ставшую чем-то похожей на женскую.

Он поздоровался за руку с Мытаркиным и Сашей, лишь скользнув по Лиде взглядом, чему она была несказанно рада. Из-за стола поднялся и подошел к ним человек лет сорока, оказавшийся ростом ниже ее. Эдик представил его своим замом и правой рукой Виктором. Не подавая руки, тот лишь склонил перед вошедшими голову. По росту и квадратной фигуре, она догадалась, что он тогда был шофером – телохранителем Эдика. В лицее его называли карликом, но так, чтобы он не слышал, его все очень боялись. По этой же причине Лида тогда даже не смотрела на него. И сейчас сразу почувствовала страх от сурового взгляда его стальных глаз и исходившей от него демонической силы.

Указав им на кресла вокруг журнального столика, Эдик сказал совсем не изменившимся с тех пор голосом, который теперь не соответствовал его солидной комплекции:

– Звонил отец и интересовался, как обстоят дела с картиной. Сказал, что если вам нужны еще деньги для ускорения съемок, скажите, сколько, и он добавит. Главное, чтобы получился добротный наш российский боевик.. Американские страну уже достали. Он поручил мне поддерживать с вами постоянную связь. На какой стадии съемка картины? Извините, что забыл спросить вас, что будете пить: коньяк, водку, виски, джин, пиво, кофе, воду?