Иван Державин - Дочь за отца. Зов крови

– Девушка, – нагнулся он к ее уху. – Бога ради, не подумайте чего плохого и выслушайте меня. Чтобы вас сразу успокоить, я женат, люблю жену, она должна скоро родить, и ничего дурного я вам не сделаю. Дело в том, что я артист театра и кино и сейчас еду на кинопробы. А на метро еду потому, что сломалась машина, я опаздывал, а так быстрее. Сейчас я рад этому, потому что мы ищем девушку на главную роль и никак не можем найти, а увидев вас, я уверен, она должна быть похожей на вас. Ей богу, я не банальничаю. Ну, взгляните на меня повнимательней, может, вспомните, что видели меня в кино.

Он откинул назад голову и, поймав ее взгляд, улыбнулся.

– Теперь узнали?

Она с интересом («Еще бы – такую чушь нес») взглянула на него.

– Узнала. Если не ошибаюсь, это вы с другом убежали из тюрьмы, его ранили, вы его несли и похоронили в лесу.

– Ну вот, видите, – обрадовался он и удивился тому, насколько ее голос соответствовал облику: нежный, чистый и не прокуренный. А главное, не шепелявит.

Он опять нагнулся к ней, стараясь не касаться губами ее уха, заговорил уже по-деловому:

– Это займет у вас максимум полтора часа. Я добьюсь, чтобы вас прослушали вне очереди. Я понимаю, что вы боитесь обмана. И правильно делаете. Время сейчас такое, не бояться нельзя. Но там будет много народу. Таких же, как вы, претенденток по нашему объявлению в газетах на главную девичью роль в картине «За неделю до свадьбы». Может, читали?

Девушка подняла к глазам руку, взглянула на часы.

– Где это находится?

– В пяти минутах ходьбы от метро" Третьяковская» в клубе. Это как раз по этой линии.

– А почему бы и нет? – решилась она. – Я же никогда себе не прощу. Будет, что вспомнить.

– И рассказывать внукам, – добавил обрадовано Андрей. – Вот и ладненько.

Он выпрямился и увидел, что в вагоне стало свободней. Рыжая дылда шептала на весь вагон подруге с глазами Крупской:

– Дура ты. Я же тебе говорю, Мохов. Теперь видишь?

Увидев, что на него уставились другие, Андрей опять нагнулся к своей попутчице и повторил тихо:

– Вот и ладненько. Скоро наша остановка.

Пропуская ее вперед, он глянул на ее ноги, и они его не разочаровали. При ее маленьком росте они были довольно высокие и не спички. То, что надо. Теперь бы еще чуть таланта, ужесточил он свои требования, и фотогеничности. Бывает, в жизни глаз не оторвешь, а в кадре косорылая.

Подходя к зданию клуба, она слегка забеспокоилась, не увидев ожидаемой толпы. Но тут к его радости их обогнали три девушки, обернувшиеся, как по команде.

– Здравствуйте, – сказала одна из них, раскрыв рот в голливудской улыбке.

– Здравствуйте, – охотно отозвался Андрей. – Вы, девушки, конечно, на пробы?

– Да, да, – хором закивали они, заглядывая ему в глаза.

– Чудесно. У вас, я вижу, прекрасные шансы.

Подмигнув хитро своей спутнице, которую, как он узнал, звали Лидой, он пропустил ее перед дверью вперед, и они по лестнице поднялись на второй этаж, где находился гудевший улеем зал.

Андрей подвел Лиду к стоявшему на сцене худому лет сорока пяти мужчине в сером толстом свитере и, протягивая руку, спросил:

– Можешь ее первой прослушать? – а Лиде шепнул. – Это Мытаркин Евгений Сергеевич, режиссер.

Мытаркин пробежал оценивающим взглядом чуть выпуклых карих глаз по Лиде с головы до ног, а чтобы увидеть ее со стороны, слегка склонил на бок голову. Результат оценки он выразил словом «угу». С ударением на втором слоге его можно было понять как одобрение.

– Можно где-нибудь отдельно? – настаивал Андрей.

Мытаркин вторично скользнул взглядом по Лиде, дважды угукнул, на этот раз без ударения, и кивнул стоявшему рядом маленькому толстому человеку с камерой на плече. Вчетвером они прошли за сцену, а там в одну из комнат длинного коридора, где режиссер уселся на стул у двери и велел Лиде прочитать любой отрывок или стихотворение. Андрей отобрал у нее сумочку и, ободряюще подмигнув, подтолкнул вперед.

Она вышла на середину комнаты, какое-то время стояла, глядя на пол, затем подняла руки до уровня плеч и плавно замахала ими, словно в полете. По дороге Андрей подсказал, что ее обязательно попросят что-нибудь прочитать наизусть. Это ее обрадовало. Уж что-что, а стихов она знала не счесть сколько, уйму. Вчера она прочитала Брюсова и всплакнула, вспомнив тетю Любу, умершую у нее на глазах. Они пробыли в одной палате больше года и породнились. Тетя Люба снялась в сотне фильмов и была знакома со всеми известными артистами. Играла она в основном маленькие роли и уверяла, что играть их труднее, чем главные. В считанные минуты, а то и секунды нужно было выплеснуть больше души, чтобы зритель запомнил роль наряду с главной. Любовь Лебедеву в Советском Союзе знали от мала до велика, а умерла она в России в бедности и всеми забытая. Деньги на ее похороны собирали всей больницей. На кладбище Лиду отпустили под присмотром мамы. В автобусе она насчитала вместе с собой девять человек.

За несколько дней до смерти тетя Люба сказала ей: «Девочка моя, если, дай бог, ты решишься поступать в театральный, на прослушивании обязательно прочитай им своего „Мотылька“, как я тебя учила. Жаль, я не узнаю, как тобой будут восхищаться. Я не пророчу тебе долгую артистическую славу, но в единовременной не сомневаюсь. Ты помнишь старый фильм „Золушка“? Ее могут играть сколько угодно актрис, но на все времена останется только одна „Золушка“: в исполнении Янины Жеймо. А ведь это была ее почти единственная роль в кино. Твое очарование тоже мимолетно, еще два-три года, затем один бог знает, что станет с твоей внешностью, тем более при твоей болезни. А сейчас ты бесподобна».

Тетя Люба умерла всего год назад. Сейчас Лиде скоро двадцать. Год прошел, осталось два. Она сейчас попробует. Как ее учила тетя Люба.

Продолжая махать руками, Лида стала медленно ходить по кругу вокруг воображаемой оси и читать:

Я мотылек ночной. Послушно

Кружусь над яркостью свечи.

Сияет пламя равнодушно,

Но так ласкательны лучи.

– Стоп! – хлопнул в ладони недовольно режиссер. – Федор, встань в середину. Нет, сядь на жирный зад и води за ней. А ты, – сказал он Лиде, – поглядывай изредка в камеру. Она как бы пламя, поняла?

Оператор долго кряхтя усаживался на носовой платок. Глядя в глазок камеры, Лида продолжила читать. Когда пламя стало невыносимо и крылья вот-вот должны были вспыхнуть, она ускорила круженье и взмахи, и голос ее в последнем отчаянии зазвенел:

Хочу упиться смертью знойной,

Изведать сладости огня.

Еще один полет нестройный, И пламя обовьет меня.

Руки ее судорожно задрожали и упали, голос оборвался, а она сама опустилась на колени и склонила голову.

У нее не хватило мужества взглянуть на режиссера, а он молчал, и было слышно лишь кряхтенье поднимавшегося оператора. Держа в поднятой руке камеру, он застыл на коленях с поднятым задом. Лида вскочила и стала помогать ему. Встав на ноги, он начал шумно отдуваться. Поднимая платок, Лида наконец осмелилась взглянуть на Мытаркина. Он разговаривал с Андреем и был хмур. Она прислушалась.