Иван Державин - Дочь за отца. Зов крови

– Ты как, сама добровольно под меня ляжешь или через сальто-мортале?

Не успела она разозлиться, как он схватил ее за руку, крутанул и обхватил сзади за шею. Ее попытки вырваться ни к чему не привели. А парень, хихикая, уже хватал ее за грудь. На миг она испугалась и перенеслась в ту страшную ночь, но быстро вспомнив наставления Маргариты Витальевны и Саши, ухватила парня за руку, с силой наступила на ногу, двинув одновременно локтем в живот. Когда рука, сжимавшая ее шею, ослабла, она развернулась и врезала коленом между ног парня. Она удивилась, услышав его крик, будто убили насмерть.

Их тотчас окружили, прибежал обеспокоенный Саша, но увидев согнувшегося парня, засмеялся и похвалил Лиду.

– Я ее нарочно лапал, а она ударила всерьез, – пожаловался ему парень. – Подумаешь, недотрога.

Саша нахмурился и направился к нему. Тот вскочил и, держась за живот, убежал. Больше Лида его не видела.

– Саша, я хочу еще заниматься, – попросила она.

Она научилась лазать по канатам, прыгать с высоты на пустые коробки, ходить по карнизу балкона.

***

У нее началась совсем другая жизнь, не похожая на прежнюю, бедную и серую. Выйдя из больницы в последний раз год назад, она хотела пойти работать и помочь матери, получавшей мизерную зарплату, но та настояла, чтобы дочь вначале закончила школу, а сама, чтобы прокормить их обеих, ушла из института и устроилась с помощью друзей мужа работать на газозаправочную станцию. С деньгами заметно полегчало, но Лиде не нравилось, что мама приходила очень усталой и нередко выпившей.

Из-за своей длительной болезни она смогла закончить лишь восемь классов. Идти в восемнадцать лет в дневную школу к малолеткам она посчитала стыдным для себя и отважилась на сдачу выпускного экзамена экстерном. Год не вылезала она из-за стола, превратилась в былинку и шаталась без ветра, но аттестат зрелости получила. Троек в нем оказалось предостаточно, и поэтому поступать в этом году в институт без дополнительной подготовки она разумно посчитала бесполезным. Да и засомневалась, нужно ли это делать в новых условиях. Когда-то она хотела пойти по стопам мамы, став филологом. А кому сейчас они нужны? Чтобы работать на бензоколонке? Да еще, если повезет туда устроиться. А на какие деньги учиться? Бесплатной учебы в стране не стало.

Единственная слабая надежда была у нее на театральный институт или какую-нибудь актерскую студию, куда, как она надеялась, должны были принимать по божьему дару. Только как узнать, есть ли он у нее? Тетя Люба говорила, что есть.

И вот эта встреча с Андреем. Значит, все-таки он в ней сидит, этот дар актрисы. Ей все об этом говорили с детсада. Но в детстве многим говорят об их талантах, только реализуются они очень редко. Поэтому она не придавала особого значения предсказаниям в отношении себя да и не до этого ей было в больнице. А тетя Люба даже там его в ней рассмотрела и верила в нее.

Она несколько раз была на ее могиле. На ней нет памятника, лишь железный крест с кособокой надписью: «Лебедева Л. И. 1925—98.» Хорошо хоть есть, куда к ней ходить. А у папы и того нет.

Господи, господи, молилась она, только бы это не было сном. А то проснусь и снова беспросветная темнота.

В том, что это не было сном, она окончательно убедилась на начавшихся съемках, где ей было не до сна как из-за напряженной работы, так и из-за непривычной для нее обстановки, в которой она оказалась и где поняла, насколько она отстала от жизни. Она совершенно не была готова к общению с людьми и тем более с киношниками с их свободными нравами, живя все еще той старой жизнью с понятиями и ценностями, привитыми ей безумно любившими друг друга родителями. А тут было все наоборот.

В городишке, где проводились съемки, находившемся в пятидесяти километрах от Москвы, были, по мнению Мытаркина, идеальные условия работы: сравнительное спокойствие, здания и пейзаж на любой вкус. В полное распоряжение киногруппы была предоставлена уютная двухэтажная гостиница со своей кухней. Сами съемки велись в основном на территории бывшего профсоюзного санатория, отданного в аренду коммерческим фирмам. Те, в свою очередь, охотно предоставляли в целях саморекламы киношникам свои офисы.

Мытаркин поставил задачу закончить съемки к началу зимы, и работа велась с утра до вечера, без выходных. Некоторые сцены снимали по много раз, в основном из-за Лиды. Андрей играл безупречно, и она многому научилась у него. Максима он будто не играл, а был им в жизни. В сцене встречи с Ритой он ничем не отличался от себя в метро, голос, жесты – все было, как тогда, ничего театрального. Она не знала, хорошо это или плохо, но верила ему, старалась также играть. В сцене насилия над Ритой, где Андрей играл так, словно всю жизнь занимался только этим, она оказала ему настоящее сопротивление, какое бы оказала сейчас своим насильникам. Она была уже не та и чувствовала, как менялась на глазах, становясь уверенней и сильней, чего ей так не хватало раньше. И упорно продолжала работать в этом ключе.

В первое же утро, следуя совету Маргариты Витальевны, она вышла во двор гостиницы и стала делать зарядку. Ее увидел возвращавшийся с утренней пробежки Саша и так обрадовался встрече с потенциальной напарницей, что весь так и засиял, и на следующее утро они бежала вместе. Специально из-за нее Саша укоротил маршрут и ослабил свои упражнения, но через неделю уже не делал ей скидок, чему она была только рада. А по вечерам продолжил водить ее в местный тренажерный зал, такой, как в ФОКе.

Мытаркин был рад, что многие трюки она делала сама, но больше радовалась она сама оттого, что перестала отличаться от других.

Позже она узнала, что в сцене насилия над Ритой, которую она ожидала со страхом, дублерша не понадобилась, и, к своему удивлению, восприняла это совершенно спокойно. «Ну и что? – сказала она себе. – Буду только рада, если у меня есть, на что посмотреть».

Смотреть, вероятно, было на что, если именно в этот день Андрей пригласил ее в ресторан поужинать. Об этом мечтали все женщины съемочной группы, и она с радостью согласилась. Но лучше бы она отказалась.

А в ресторане, где она была впервые в жизни, ей было бесконечно приятно, что все смотрели на них. Она была Андрею очень благодарна, о чем и сказала, когда они подошли к ее двери в гостинице.

– И это все? – искренне удивился он. – Ты не при… ик!…пардон… гласишь меня к себе или не пойдешь ко мне?

– Уже поздно, – также искренне ответила она.

– Тем более не будем терять время. – Он нагнулся и поцеловал ее в губы, разжимая их твердым слюнявым языком.

Он много выпил, и от него густо несло спиртным. Она отстранилась и сказала мягко:

– Иди спать, уже второй час.

– Не понял, – поднял он брови. – Неужели еще девочка? Это же аномалия в наши дни. Пора нормали… ик!…пардон… зоваться.