Иван Державин - Дочь за отца. Зов крови

Проще всего было позвонить Игорю домой и узнать, что с ним. Если он в тюрьме или сидел в ней, то это подтвердит ее догадку, что он был такой же жертвой, как и она. А если с ним ничего тогда не было, значит, он и был организатором.

Его номер телефона она никогда не забывала и несколько раз подходила к телефону в гостинице, но что-то ее удерживало. Нет, она не боялась, что он мог с ней что-то сделать: страшнее того, что с ней сделали, уже не может быть. Она опасалась, что ее появление в Сабурове могло спугнуть преступников да и встречаться там она ни с кем не желала.

Поэтому она хотела, как можно дольше не заявлять о себе

Она все продумала. Несколько недель она внимательно наблюдала, как гример-художник Камелия Спиридоновна работала над ее лицом, превращая его, то в пожилую американку, то в двенадцатилетнего мальчишку, то в красавицу Риту спешившую на свидание.

Оставалось лишь дождаться, когда Мытаркин ее отпустит в Москву. Каждый вечер туда кто-нибудь обязательно уезжал, и она могла бы съездить домой и раньше, но лишь на ночь, а ей нужен был день, лучше не один. Наконец он сказал ей, что у нее свободны целых два дня. Андрей знал об этом, но даже не предложил ей поехать с ним, а Саша специально отпросился для того, чтобы отвезти ее.

Вот уж с кем ей всегда было хорошо. Они могли обменяться за всю дорогу лишь парой слов, а ей казалось, что они все время разговаривали. Ей даже казалось, что и об Андрее они поговорили, хотя Саша так ничего и не спросил.

Высадив ее у дома, он сказал, что будет ждать ее на этом месте завтра в восемь вечера и, кивнув, уехал.

***

Ей не составило труда состарить до неузнаваемости свое лицо, после чего подобрать под него одежду из маминого гардероба.

В Сабурово она поехала днем в расчете на то, что родители Игоря в это время должны были находиться на работе, а сам он в институте. Она почему-то была уверена, что, если он сидел, то из тюрьмы уже должен был выйти.

Для проверки она позвонила ему домой со станции метро «Каширская» и, убедившись, что там никого нет, смело поехала к его дому. Там она поднялась на его этаж и позвонила в соседнюю квартиру.

Прежде, чем впустить ее, женский голос долго пытал, кто она и зачем. Она сказала, что приехала издалека, давно не видела Елену Николаевну и хотела бы узнать, как у нее дела.

В квартире, помимо впустившей ее старушки, в кресле сидел седой старик, так ни разу не приставший. Судя по тому, как старушка заботливо прикрывала его ноги пледом, вероятно, они у него не ходили. Зато у него оказался зычный голос и говорил в основном он.

Они оба безоговорочно поверили, что она недавно вернулась из Новой Зеландии, откуда послала Елене Николаевне с десяток писем, не получив ответа. Ее номера телефона она, к сожалению, не знала и поэтому приехала узнать, что случилось.

Старушка открыла было рот, но старик ее опередил и закричал:

– Ничего не вижу удивительного в том, что она не получила ваших писем. С ними у нас прямо беда. Сначала ящики взламывали из-за газет. Когда их перестали выписывать, начали разносить рекламу и забивать ими ящики, а вместе с нею выбрасывать письма. За письмами сына мать каждую неделю бегает на почту. А за абонементный ящик опять же нужно платить, но другого выхода нет.

– А ведь у них какая беда приключилась, – вмешалась старушка, – ох, какая беда.

– Мать! – закричал старик так громко, что Лида вздрогнула. – Я что, по- твоему, немой? Сам не расскажу? Добавишь, когда скажу. – Он повернул лицо к Лиде. – А беда у них вот какая: Игорь в тюрьме, а отец его бесследно исчез.

– Как исчез? – вырвалось у Лиды. – Когда, куда?

Она настолько была потрясена, что забыла про свой голос, который до этого старила.

– Уже пошел восьмой год, как пропал. А куда, до сих пор никто не знает, – поспешно вставила старушка, поглядывая с опаской на мужа.

– Какого числа, не знаете? – тихо спросила Лида, почти зная ответ.

Они заспорили, причем старик трясся от гнева, когда старушка ему возражала. Лида почему-то больше верила ей и совсем поверила, услышав «начало июня». Ее папа исчез восьмого июня.

– За что посадили Игоря? – прервала она вопросом их спор и добавила, чтобы вызвать их на откровение. – Я знала его как хорошего вежливого мальчика.

На этот раз старик был начеку и не дал жене раскрыть рта.

– Цыц! – прикрикнул он на нее. – Ни полслова больше! Я был на суде, сам все слышал оттуда, а ты – от АГГ. АГГ – это одна гражданка говорила, – пояснил он Лиде. – А мы что, разве против, что Игорь был хороший и вежливый? Только был таким. Когда-то. И вот что сотворила из него ваша капиталистическая Новая Зеландия. А теперь вот и мы его строим, этот капитализм, будь он трижды проклят и те, кто надумал перенести его к нам. Мы уже пожинаем плоды его волчьих нравов. Сейчас таких Игорей у нас на каждом шагу. Вон на прошлой неделе двух девчушек живыми в землю закопали пятнадцатилетние новые русские. Пионеры и комсомольцы так никогда бы не поступили.

– Так что с Игорем? – напомнила Лида.

– Сидит за групповое изнасилование девочки из его класса и, как особо подчеркивал судья, с изощренной жестокостью. – Старик поднял палец. – Девочка, он сказал, так и не выкарабкалась, померла.

– Царствие ей, бедняжке, небесное, – перекрестилась старушка.

Лида почувствовала пробежавший по спине холод и забыла, что хотела спросить еще. А старик продолжал:

– Но это еще не все. На суде выяснилось кое-что еще. Оказалось, что она была у нашего Игоря не первая. До нее он с дружками еще одну изнасиловал. Только та, видно, не сопротивлялась, и ее не изуродовали до смерти. А эта, видно, была не такая, честь блюла, так ее взяли силой, и вот что из этого вышло.

Потрясенная Лида чуть не попросила у старушки стакан воды. Спохватившись, тихо спросила:

– И кто же была эта девочка? Я имею в виду первую.

– Тоже из его класса. Такая же малолетка. Но я ее видел и прямо скажу, правда, красивая девка, уже была ладная.

– Вы ее фамилию не помните? – Спохватившись опять, Лида пояснила экспромтом. – Я вот, почему фамилию спрашиваю. Ему девочка одна писала в Новую Зеландию. Мы еще с Леной над ним подтрунивали. Ее Аней звали, а фамилия у нее, кажется, Антонова. Это была не она, не запомнили?

Стараясь вспомнить, старик закрыл глаза и оскалил мелкие вставные зубы.

– Нет, никак не могу, – наконец честно признался он. – Мать, а ты не запомнила?

– Вспомнил, – язвительно проговорила старушка. – Куда ты без меня, решето без памяти? Я же тебе тогда еще говорила, что я с ее матерью работала на мясокомбинате. Она, может, и сейчас там уборщицей работает. Клавдия она Пиманкина. А как зовут дочь, чего тогда не знала, того и сейчас не знаю. Никакая она не Антонова будет, а Пиманкина, – пояснила она Лиде.