Артур Ктеянц - Ты никогда не умрешь. Повесть

– Не трогайте меня, пожалуйста, не надо, – процедила она сквозь слезы.

– Не бойтесь, я просто хочу помочь, у вас лицо в крови, – сказал я.

На девушке было маленькое черное платье, волосы были распущены. Она с трудом сохраняла равновесие, высокие каблуки проваливались в сырую землю.

– Кто вы? – спросила она, – и почему вы в тапочках?

– Это мой дом, – сказал я, указывая в сторону светящихся окон. – Меня зовут Матфей, я не сделаю вам ничего плохого. Пожалуйста, пойдем ко мне, вы умоетесь и вызовете такси или скорую помощь. Вы еле стоите на ногах.

Девушка не сдвинулась с места. Я протянул руку, не решаясь подойти ближе, чтобы не испугать ее. Несколько секунд спустя она уже опиралась на мое плечо, и мы вошли в дом. Никогда не забуду, как она дрожала.

– Может, скорую помощь вызвать? – предложил я.

– Нет, я в порядке. Где умыться можно?

Я проводил ее в ванную комнату.

После того как девушка смыла кровь с лица, на левой брови показалось свежее рассечение. Я спросил, кто это сделал, но она ничего не ответила.

– Дайте телефон, свой я разбила.

Я протянул ей мобильный.

Девушка уехала на такси, оставив в память о себе запах духов и бессонную ночь.

На следующий день к моему дому подъехал черный «Mini Cooper», за рулем которого сидела ночная гостья. В руке у нее была бутылка вермута.

– Я пришла сказать спасибо, – немного смущаясь, произнесла она.

– Не за что, – сказал я.

– Мила, – представилась она и протянула руку.

– Матфей.

– Я помню. Это вам, – сказала она и положила бутылку на крыльцо.

Я предложил выпить вместе. Это был вечер пятницы. Мы проговорили всю ночь, как будто были знакомы тысячу лет, а утром она уехала. Ровно через неделю она появилась снова, и таким образом у нас зародилась традиция проводить вместе каждую пятницу. Мы вели себя, как дети: дурачились, ходили в кино, играли в боулинг, иногда вечерами просто бродили по улицам. Мила оставалась с ночевкой, и мой дом наполнялся светом и радостью. Она настолько красива, что иногда мне хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности всего происходящего. Часто, проснувшись среди ночи, я смотрел, как она мирно спит, и тогда мне хотелось, чтобы ночь длилась долго.

Голос Милы вернул меня в реальность. Картинки прошлого сначала потеряли очертания, а затем и вовсе растворились. Мы перебрались на диван.

– Как поживает редактор-невидимка? Судя по твоему взгляду, день сегодня был особенно насыщен искусством, – сказала она, протягивая бокал с вермутом.

– Ты угадала, сегодня я поработал на славу, но только с поэтами. Спасибо за планшет, теперь я могу брать работу с собой. В баре «Мёд» днем почти не бывает посетителей, там варят лучший кофе в городе и работается отлично.

– Поэты порадовали?

– Из пятидесяти авторов – только трое.

– Ты жестокий человек, – улыбнулась Мила, – сложно выжить под твоим редакторским скальпелем.

– Поверь, мне тоже нелегко. Кровь – любовь, плечи – свечи, никогда – навсегда, розы – слезы – это все преследует меня как минимум еще несколько часов после выключения компьютера. Все эти стихи о родине…. В них нет жизни, это не поэзия, и не надо быть редактором, чтобы понять это. Достаточно иметь голову и два глаза в этой голове, хотя можно и один.

– Я, конечно, рискую нарваться, но мне кажется, что настоящий поэт – это не тот, кто пишет хорошие стихи, а тот, у кого хватает наглости сохранить их или, еще хуже, – отнести в редакцию, считая, что его поэзия нужна людям.

– Может, ты права, я уже и сам не знаю. Среди присылающих рукописи – высокий процент пенсионеров. Видимо, не зная, куда деть свободное время, они начинают творить. Как правило, пишется у них много, и все на уровне семиклассника. Я лично не знаю ни одного поэта, начавшего писать в старости. Где-то к тридцати годам поэт приближается к вершине своего мастерства и всю оставшуюся жизнь поддерживает уровень, читает умные книги, впитывает в себя ту концентрированную истину, которая впоследствии прослеживается в стихах.

– Люблю, когда ты выходишь из себя, – сказала Мила и прилегла, положив голову мне на колени

– Вот почему ты спросила про работу?

Лукавая улыбка скользнула по лицу Милы.

– Расскажи о своей книге. Когда думаешь поставить точку?

– Сложно сказать. За год работы удалось написать больше половины задуманного. Я поставил перед собой задачу, с которой едва справляюсь. Иногда кажется, что я никогда не закончу ее.

– Ты справишься, я верю. Обещай, что я первая прочту.

– Обещаю. Хватит обо мне, ты как?

– Хорошо, только устала немного. Сегодня был сумасшедший день. Нам достался тендер на большой проект, в общем, как всегда: шеф добывает тендер, обещая клиенту в короткий срок за минимальные деньги сдать объект, спокойно отправляется отдыхать на какой-нибудь остров, а мы, в свою очередь, должны не уронить имидж компании. Вот она справедливость, Матфей: одни валяются на пляже, грея филейную часть на солнышке, а другие до потери сознания сидят в офисах.

Наступила тишина. Мила лежит на диване, я пью вермут и думаю о сегодняшнем дне. Через некоторое время дыхание Милы становится ровным, она спит. Стараясь не создавать шума, встаю с дивана, кладу ей под голову подушку и укрываю маленьким пледом.

2

Милы уже не было дома, когда я проснулся. Мы оба сходимся во мнении, что с восьми утра до двенадцати дня – оптимальное время для работы, и я уверен, что она сейчас трудится над новым проектом. Как всегда, она ушла не попрощавшись. Мы никогда не прощаемся.

Я сижу в баре «Мёд» за моим любимым столиком у окна, из которого открывается вид на оживленный проспект. Когда я вижу динамику дороги, наблюдаю за вечно спешащими автомобилями, то почему-то чувствую себя спокойно, оттого что мне никуда сейчас не нужно бежать. Я уже на работе, чашка кофе и планшет с файлами – мои главные инструменты.

«Мёд» – это бар моего друга Давида. Он профессиональный пасечник, или, как он просит себя называть, «пчелиный король». О пчелах Давид знает все. Мне кажется, даже пчелы не знают о себе столько, сколько знает о них Давид. Бар для него скорее увлечение, нежели бизнес, а настоящий источник заработка – это семьсот ульев.

Здесь для меня действует пожизненная скидка на все, но заказываю я только кофе, за исключением тех дней, когда мы с Давидом устраиваем коньячные посиделки. Это бывает довольно часто, и в свое оправдание скажу, что несколько раз пытался заплатить за выпивку, но ничего не вышло. Давид пригрозил, что если я хотя бы раз заплачу за что-то в его заведении, то он скажет охране, чтобы меня больше не впускали. «Ты – бедный писака, хоть и живешь в хоромах, а я – пчелиный король. Для меня большая радость, что ты приходишь сюда. Жизнь – штука непредсказуемая: может, завтра пчелы изменят мне с другим пасечником и улетят, тогда я стану банкротом и буду жить в твоей прихожей,» – сказал он однажды.