Дмитрий Соснин - Времена и судьбы

– А как же мои пять кружек пива «за раз», да еще оказывается с водочкой? Кажется, так ты сообщил моему начальнику штаба? Разве Абвер возьмет такую пьянь к себе на услужение? И почему о таком важном деле говоришь со мной Ты, офицер комендатуры Одоева, а не начальник Особого отдела Тульского укрепрайона или хотя бы особист 234-ой авиадивизии? О том, что Ты с Кустовки мне ни о чем не говорит. Отца твоего, смутно помню, а Ты для меня «белое пятно», и кто Ты на самом деле, я не знаю. Полагаю, что берешь на себя слишком много, или и есть сам шпион, только не в пользу Советского Союза.

Будунов ответил:

– Ваша бдительность похвальна, – помолчал, отпил из кружки пива. – Я штатный сотрудник Четвертого управления НКВД, отсюда мои знания о Вашем прошлом. Показывает удостоверение. Откомандирован в комендатуру Одоева для работы с тыловыми офицерами Красной Армии. – Кротиков возразил:

– Я тебе не верю. – В упор смотрит на Будунова. – И не тыловой офицер, а боевой командир. А ты, провокатор и шантажист. Насчет твоего шантажа скажу следующее. О том, что я из дворян, хорошо известно в политотделе. В учетной карточке члена ВКП (б) есть соответствующая запись. О том, что я родился в Белоруссии, так это из записей в документах Могилевской коммунистической школы имени Крупской. Так тогда записывали всех беспризорников, кто попадал в эту школу без документов после уличных облав. Полагаю, что теперь у меня есть все основания доложить о твоем предложении (капитан задумался) куда следует.

Как ни в чем не бывало, Будунов улыбается и заканчивает разговор так:

– Мне, конечно, попадет за мое служебное рвение, не стоило говорить Вам о новых планах контрразведки. Но в НКВД Вам лучше не обращаться, там не любят тех, кто знает слишком много лишнего. Впрочем, для меня это не важно, если хотите – попробуйте. – Держит паузу, саркастически ухмыляется, потом говорит:

– «Шпион» из Вас – никудышный. Немцы такого, как Вы, действительно не взяли бы. Это я, доложу куда надо. Рад за Вас, Дмитрий Андреевич…

Будунов сел обратно за столик и заказал еще кружку пива. Капитан Кротиков, не прощаясь, вышел из-за стола и пересел за стол к лейтенанту Петрову, командиру 2-ой эскадрильи. Когда закончился танец, комэск Петров встал и громко, чтоб слышали все, скомандовал:

– Товарищи летчики! Вечер отдыха окончен. Нам пора домой. Прощайтесь с дамами, простите – с девушками, и все – в автобус. От имени командования, благодарю хозяев за угощение и за радушный прием. Всем большое спасибо…

Дождавшись, когда автобус с летчиками уехал, Будунов достал из полевой сумки перочинный ножик и письмо для коменданта, аккуратно подрезал наклейку с печатью и развернул лист с текстом:

Военному Коменданту Одоева, гвардии майору Прокопенко. Товарищ гвардии майор! Вчера, 24-го апреля (суббота) поздно вечером в 21 час 08 минут полковой радиостанцией была зафиксирована работа коротковолнового передатчика в довоенном радиолюбительском диапазоне. Передача была очень короткой. Сигнал достаточно энергичный. Передатчик где-то рядом. О факте сообщено в Особый отдел дивизии. Чтобы не вызывать в Одоеве излишнего беспокойства, Вы приглашены на завтра (26.04.43 г.) к 10-ти часам на аэродром. Здесь и обсудим общее дело. Комполка, м-р Амельченко. 25.04.43 г.

Будунов сложил письмо и вложил его обратно в конверт. Достал из полевой сумки листок бумаги, что-то написал. Полушёпотом пробурчал: «Вот так новость». Буфетчица Оля, принесшая пиво, не все расслышала и переспросила:

– Какая новость, Егор Гаврилович?

– Пиво у тебя горькое, Ольга Васильевна! Вот какая новость. Передай своему брату пусть сегодня же вечером после 23-х часов зайдет ко мне домой. Это очень важно. Теперь второе. Завтра утром, как обычно в понедельник, за пивом для Тульского военторга на завод приедет снабженец Шимякин. Прямо сейчас отнеси в отдел сбыта для него от меня записку и мою фуражку. В записке просьба, заменить мою фуражку с малиновым околышем на общеармейскую. На словах передай, если такую фуражку надо купить в их магазине – пусть привезет, я оплачу. – Встает, уходит.

Волкова берет со стола фуражку Будунова и пустую кружку, уходит за прилавок, отгибает подкладыш, достает оттуда узкую полоску бумаги, на которой запись открытым текстом:

Рация запеленгована. Каюр на грани провала. Вербовка Кэпа невозможна. Прошу указаний. 25.04.1943.

Снабженец Шимякин (агент Марк) отреагировал на провал радиста Василия Сомова моментально. В Берлин полетела радиограмма:

«Марк – Центру – 26.04.43»

Вербовка Кэпа невозможна. Рация Филина запеленгована. Радист на грани провала. Я вне подозрений, возвращаюсь Москву.

«Центр – Марку – 26.04.43»

Возвращением Москву воздержитесь. Вербовку Кэпа следует повторить, возьмите это на себя. Указания передаст «Сват». При невозможности реализации вербовки до двадцатого июня реализовать вариант «Финиш».

В двенадцатом часу ночи, когда на улице абсолютная темень, в калитку дома, где квартировал Будунов, вошёл местный пастух Васька Сомов. Его сестра Ольга сообщила брату о вызове и вот он явился. Во дворе на крыльце сидит одетый «по-домашнему» Егор Будунов, курит и гладит огромного пса по загривку, чтобы тот помалкивал. Но пес зарычал на пришедшего, хотя лаять не стал. Будунов отвел пса к будке, посадил на цепь, потом вышел на улицу, огляделся, вернулся во двор, запер калитку на засов и пришедшему Сомову сказал: «Проходи в дом, только тихо, не разбуди хозяйку».

Что между ними общего? Василий Сомов в конце января 42-го года, вернулся с фронта инвалидом. На заводе «СОФР» было небольшое подсобное хозяйство, две лошади, телега, командирская двуколка для районного начальства, сани, плетеные корзины и прочая утварь для заготовки фруктов и ягод по осени. Директор завода взял парня на работу в качестве пастуха к двум лошадкам, а сказал так: «Будешь завхозом». В Одоеве для Василия другой работы не было, и он согласился. Гулять лошадей – дело нехитрое, к тому же Сомов нанялся пасти домашний скот у тех крестьянок, которые чудом сохранили кто коровёнку, кто козу, а кто и пару овец. В целом, стадо получилось немалое, заводские лошади, две коровы, пять коз, да один козел – тоже Васька. Хозяйки платили по два рубля за крупную и по рублю за мелкую скотинку. Плюс харчи, а иногда и масло для Ольги и ее малолетнего сына. И это, не считая заводского заработка.

По возвращении с фронта Сомов жил у сестры в старом доме на краю глухой деревни Хутор. Так называли три дома, стоящих на отшибе в семи километрах от Одоева. Мужик сестрин, возчик на заводе «СОФР», погиб в первые дни войны, а его родители, чей был дом, умерли еще в довоенное время. Ольга работала в буфете на заводе фруктовых соков, так что не голодали и не бедствовали.