Владимир Гамаюн - Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

И вот она, столь желанная «чужая дама» уже в купе. Всё стало пьяно и весело, а шаловливые лапы старателя уже и не знали, куда ещё можно залезть, если всё позволено и даже приветствуется. «Шишка» у мужика давно дымилась, а руки, истосковавшиеся по женскому телу продолжали «танго» по тому, о чём он так долго мечтал.

Дама только повизгивала, принимала самые соблазнительные позы и предлагала пить на «брудершафт» ещё и ещё. Как известно, время деньги, и «чужая» поторопила события, будто сгорая от страсти и любви. Она оказалась опытной и показала высший пилотаж, кореш был в восторге, ведь его супружница на такое не способна. Куролесили, ехали весело, проводник не успевал таскать в купе хмельное и закусь: спали, ели, пили, опять спали, просыпались, и всё опять было в пьяном угаре. Вечно это не могло продолжаться, и однажды мужик проснулся в гордом одиночестве, зазнобы и след простыл, как впрочем, и денег, которые были в пиджаке в зашпиленном булавкой кармане.

Утешением было то, что основной капитал находился в рундуке, под ним, в итальянских женских сапожках, которые он раньше приобрёл для своей ненаглядной жены-бабы. Хитёр бобёр, но и путана оказалась не промах – под лежанкой сапогов-то давно и нетути, «ушли» знать с дамой. Очевидно, сумма в кармане пиджака её не устроила, и она решила возблагодарить себя за «труды тяжкие» ещё и сапого-итальяно, они довольно дорогие. Но какой приятный сюрприз её ожидает, когда она решит померить этот шедевр итальянского сапогостроения, ведь там, в самых носках она обнаружит тугие рулончики старательского полугодового каторжного заработка. Вот это фарт!

А старатель, ну что старатель? ПРИЕХАЛ!!!

Этому старателю, тоже любителю «чужих» баб, повезло больше, он тоже истосковался по женской ласке, а увидев в проходе московскую молодуху, с продуктовой тележкой от вагона-ресторана, сразу сделал охотничью стойку: «Дичь». Вот она, такая желанная и незнакомая, высокая, красивая, декольте ниже некуда, соски наружу торчат, так и охота их потрогать, покрутить, юбчонка больше похожа на поясок для трусиков, но тот находится ещё ниже, и он с широкими, с кружевами резинками, а чёрные, почти под саму попу, чулки подчёркивают белизну полоски голого тела выше чулочков. И это был выстрел в сердце старателя жаканом и картечью по яйцам. По понятным причинам, ей нельзя нагибаться, но она крутится в проходе, нагибаясь к пассажирам и смущая их, то крупной, голой до самых сосков грудью, то широкой, филейной частью, разделенной пополам какой-то цепочкой, надо думать, это виртуальные трусики. Но раз на цепи, так, может, это пояс верности?

Она заехала в наше купе: «Мальчики, минералка, холодненькая минералка, кто желает, у кого головка вава?». Старатель, высокий худой, ещё не старый мужик, не в силах отвести взгляд от прелестей красотки, он пожирает её глазами, раздевает взглядом и, вдруг решившись, спрашивает: «А водочки у тебя не водится?» – «А почему нет, для хорошего человека вообще ничего не пожалею». – «Сколько?» – «Что сколько?» – «Водка 500 р». – «Ну а ты сама?» – «А я стою недёшево, сам видишь, какой «товар», моя цена – 50000 тысяч рублей, и всю ночь я твоя, делай со мной, что хочешь и куда хочешь». – «Забито! Пошли скорей». – «Да ты что такой горячий, в десять вечера заходи в ресторан, а потом сразу пойдём ко мне». – «Замётано!

Тут нужно внести ясность, что всё это происходило во времена миллионеров, тогда многие ходили в миллионщиках, а старатели тем паче.

Промучился мужик до вечера, а потом, как лось сквозь тайгу, ломанулся на встречу с самкой. В купе он заявился только утром, сам едва на ногах стоит, а глаза светятся от восторга: «Вот это, мужики, баба, в жизни такой не встречал и никогда не встречу, жаль, что она сделана в одном экземпляре. Сегодня опять пойду, отдам ей „лимон“, не деньгах счастье, мужики, а вот в таких вот женщинах. Жаль, что у неё семья, дети, муж, а с такими, как я, она просто подрабатывает, она говорит, что все девочки в поезде этим занимаются, и мужьям об этом знать ни чему».

Дай бог, чтобы побольше было вот таких старательских баек, со счастливым концом.

В эту же осень, в это же время, с той же артели другой старатель, не менее уверенный в себе, чем Криворожские хохлы, ехал в отдельном купе, с того самого «Ерофей ПАЛЫЧА». На руках у него было 22 «лимона» целковых, а это было то время, когда миллионеров было, как собак нерезаных. Так вот сидит этот «хрен моржовый» в своём купе, напевая близкую и понятную ему песенку Высоцкого: «Я на Вачу еду плачу, еду с Вачи хохочу». На столе у него и колбаска хорошая, и балычок, проезжая Байкал, он купил на пирсе у бабулек омулей да икорки омулёвой литровую баночку. Это уже для дома, своим гостинец дефицитный. Для себя взял картохи отварной, горячей, бочковых огурчиков в пупырышках, грибочков солёных баночку. Всё есть на перроне, пирсе паровозном, покупай, раскошеливайся. Ну, жратвой вроде затарился и пивка десяток бутылочек тоже взял. Едет мужик кайфует, любуется природой за окошком, сидит, блин, как в «кине»: пиво пьёт, табачище смолит. Хорошо ему, чёрт подери, красота, а душа поёт и подгоняет стук колёс. Так уж вышло, что отпахал он десять месяцев без единого выходного, по двенадцать часов, (а это что-то значит), и всё уже позади. Скоро, совсем скоро он увидит жену, сына, и это то, ради чего стоит жить.

Идиллия нарушается, когда в дверь купе кто-то стучит и появляется проводник, а за его спиной маячит, толчётся пацан, на вид лет шестнадцати. Следует горячая просьба пустить к себе малолетку, у него нет ни денег, ни билета, а у тебя, мол, за купе оплачено полностью, и, значит, контролёры не будут в претензии, если даже и обнаружат «зайку». «Пусти, братан, жалко мальца, это всего на несколько перегонов, он тебя не стеснит», – уговаривает проводник мужика. «Ладно, мужики, я ведь не зверь и не барыга, заходи, вьюноша, располагайся, вдвоём-то, глядишь, и веселей будет». Знал бы тот старатель, какую змеюку пустил себе за пазуху, и как «весело» ему потом станет, ведь это был подселенный проводниками, московскими педерастами, наводчиками, «казачок».

Но старатель пока в «незнайке», он знакомится с сопляком, угощает деликатесами, разумея, что негоже растущему организму голодать. Игорёк, так звали иудушку, жрёт с аппетитом и вешает доброму дяденьке лапшу на уши. Бает что: «Папка пьёт, мамка бьёт, бабка голодом морит, а сеструха старшая, проститутка, вообще из дому выгнала. Сейчас вот еду к другой бабке, может, пожалеет, пустит на зиму-то». Старателя аж слеза прошибла от такой печальной повести, утешил он пацана, успокоил да и спать уложил, укрыв своей дохой. За окном уже была ночь, мелькали огни полустанков и видны были уходящие в небо лучи от фар машин на дорогах. Нужно бы и самому вздремнуть, отдохнуть от всех этих житейских передряг. Сбегал скоренько в гальюн, отлил лишнее пиво, прилёг, почти упал, вдруг почувствовав себя плохо, подумал, что это от переутомления и всё пройдёт, и утром он опять будет, как огурец, зелёный и в пупырышках, а утро вечера мудренее, дожить бы только до утра. Это было последнее, о чём он подумал, и сразу провалился куда-то, только не в сон, а в какие-то «тартарары».