Валерий Красовский - Объединяя времена

– Я чувствую себя такой, как есть, ничего не собираюсь менять, но я сторонюсь мужчин, они вызывают во мне противоречивые ощущения. Я не могу терпеть некоторые запахи, которые они источают, но мне нравиться иметь мужские черты характера, – делилась своими ощущениями Линда в одной из бесед с Розой Шнейдер. – Выходит, что я не такая, как все, то есть ненормальная, а раз ненормальная, значит, больная.

– Уникальность, индивидуальность, неповторимость это достояние, если помогают приспособиться в обществе и добиться успеха, а если наоборот мешают жить, то относятся к болезненным проявлениям, – поясняла Роза Давидовна.

– Похоже, что жизнь так устроена, что одним все, а другим остальное, то есть отходы от пиршества. Не приспособился – умирай. Я же в школе учила биологию, знаю про теорию Дарвина.

– У людей, как существ обладающих разумом, все не так. Существует целая социальная система помощи детям, старикам, инвалидам, больным. Ты же здорова, имеешь образование, место работы, круг общения. А с личным самоощущением надо тебе, прежде всего, самой разобраться.

Если хочешь, я поговорю с заведующим психиатрическим отделением, и мы тебя обследуем в стационаре.

– О, нет! В психушку не пойду.

– Можно в амбулаторном порядке сделать электроэнцефалографию, обследовать гормональный фон…

– Да, не делайте вы из меня больную! Можно мне иногда только с вами встречаться? – с надеждой в голосе спросила Линда.

– Конечно, можно, – ответила доктор Шнейдер и отдала Линде истории болезни, в которых она оставила свои консультационные записи.

Время летело стремительно. Прошелестел багряной листвой октябрь, стало хмуро, дождливо, зябко и сыро. В ноябре начал периодически выпадать снег и пропадать в слякоти дорог. Зимой большинство врачей-интернов занялось личным самоопределением: девушки выходили замуж, парни женились. Состоялась помолвка и у Розы Давидовны с одним из местных соплеменников. В силу разных причин Линда не смогла уже так часто, как ранее встречаться со своим доктором, поэтому она стала писать ей письма со своими откровениями. Линда не была лишена дара образности, и послания у нее получались яркими и чувственными. Она открытым текстом не писала о своей любви, но эта душевная волна прорывалась почти в каждой строчке лирическим орнаментом. В начале июня группа интернов садилась в дизель-поезд, чтобы выехать в областной центр с отчетами о проделанной работе и полученных практических навыках. Среди них была и Роза Шнейдер. Я со своей женой сокурсницей и другом Новицким Олегом, проходившим подготовку по психиатрии, уселись на скамью неподалеку. После объявления диктора о начале движения поезд медленно двинулся с места и стал набирать обороты. Вдруг через мгновение произошло резкое торможение. Поезд остановился. Через открывшиеся створки тамбурной двери в вагон быстро вошла Линда, отыскала взглядом Розу Шнейдер, подошла к ней и уселась напротив. Из ее глаз текли слезы. Роза Давидовна тоже была сконфужена.

– Я вас люблю! – сквозь слезы проговорила Линда.

Дальше наступила минута оцепенения у всех, кто наблюдал эту сцену. В вагоне появились в железнодорожной форме двое мужчин и одна женщина, подошли к Линде и спросили:

– Это вы сорвали стоп-кран? Предъявите свой билет!

– Я сейчас выйду, – ответила Линда. Затем, повернувшись к своему доктору, тихо сказала: – Прощайте!

За окном мелькали деревья, лужайки, домики, по небу плыли белые облака. Мы долго смотрели в окна, не проронив ни слова. Разговор что-то не клеился.

Постскриптум

Кто-то из знакомых дал совет матери Линды свезти дочь к деревенской старушке шептунье, как ее называли местные. После длительных препирательств и уговоров девушка согласилась. Бабуля побеседовала со своей пациенткой, напоила чаем, все хорошенько расспросила, оставила на ночевку. Выяснила также, что ее отец часто ссорился с матерью, бил ее до синяков и крови, а потом бросил, найдя себе новую жертву. Психика Линды была травмирована. С собой Линде она дала настой трав, рассказала, по сколько капель надо ежедневно употреблять. Порекомендовала сменить ей место работы и прийти через месяц.

При повторной встрече Линда с трепетом в душе поведала целительнице, что у нее словно пелена упала с глаз, что она совсем по-другому теперь смотрит на мир и видит себя в нем. Вскоре она вышла замуж за одноклассника и родила сына.

Сколько времени необходимо врачу тратить на больного? Начальники от медицины и специалисты по организации здравоохранения устанавливают и обосновывают нормы приема больных в поликлиниках, рассчитывают нагрузку врачей в стационарах и требуют, как показывает жизнь обоснованно, фиксировать каждый момент в контакте с больным письменно. Так сколько же времени нужно врачу на одного больного? На первом этапе ровно столько, чтобы поставить правильный диагноз! Ни более, ни менее. Иногда это может занять одну-две минуты при ранениях с острыми кровотечениями, повреждениях, асфиксиях, когда промедление смерти подобно. В других случаях, наоборот торопить умозаключение не следует, а есть смысл использовать все современные методы диагностики и лабораторных исследований. Далее следует второй врачебный этап траты времени на больного – подготовка к оказанию и само оказание ему помощи. Остановка наружного кровотечение может занять несколько минут, а, например, подбор и пересадка органа несколько месяцев и даже лет. На третьем этапе в послеоперационном периоде или после проведения интенсивной терапии врачу необходимо уделять время мониторингу возможных осложнений и далее контролировать ход выздоровления и реабилитации. Итак, как же дать врачу больше времени для занятия искусством врачевания? Над этим вопросом вдохновенно ломал голову главный врач полоцкой городской больницы имени вождя мирового пролетариата в начале восьмидесятых годов и решил осуществить одну идею, благо были богатые спонсоры в лице руководителей полоцких преуспевающих предприятий. Идея заключалась в создании диктофонного центра. Врачи в ординаторских поочередно должны были наговаривать в микрофоны тексты дневников, эпикризов и при необходимости прочих документов.

Борис Шульман, врач-интерн по хирургии перебирал кипу бумаги, выискивая свою дневниковую распечатку за вчерашний день. Найдя ее, он радостно улыбнулся, так как осталось только прочитать текст, и приклеить. Он начал читать про себя, лицо его сделалось озабоченным, потом взял ручку и начал исправлять орфографические и смысловые опечатки. Печатный текст запестрел от внесенных исправлений.

– Ничего не пойму. Ну, и печатают, – через некоторое время послышался его возмущенный голос. – Жалобы на понес и челую роту.