Владимир Печников - Про арбузы

Виктор Иванович всегда был наделен отменным прагматическим и выдвиженческим умом, с помощью которого, конечно же, усиленно старался, по мере своих утонченных способностей, быть как можно ближе к руководящей силе, ведущей нас к фальшивому будущему. Будущий водитель по бездорожьям застоявшегося развитого социализма был направлен в высшую школу коммунистического аппарата, обучающей молодое пополнение большевиков, как правильно одурачивать и облапошивать, посредством тупиковой идеологии, наше уже почти не думающее общество.

Конец семидесятых и начало восьмидесятых – время полнейшего разгула и беспредела в комитетах комсомола. В партийных органах все-таки было немного строже, а молодые распускались во всю Ивановскую. Чувствуя свою полнейшую безнаказанность и вседозволенность, они впадали во все тяжкие и непростительные мирские грехи. Серьёзные собрания различных бюро и комитетов шли в одну ногу с пьянством, разгильдяйством и беспорядочной половой жизнью. Особенно это красиво высвечивалось в крупных городах. И чем выше власть, тем страшнее и наглее был беспредел… О, это были те самые зачинщики новой России, плоды которых мы пожинаем в настоящем будущем. Виктор Иванович, как один из самых сообразительных членов, очень стараясь выдвинуться на любую руководящую работу, с горем пополам приблизил свое колхозное существование к более или менее приличной жизни. Учеба проходила легко и беззаботно… В голову ничего не лезло, но не смотря на пустоту в несовершенных мозгах, сессии проходили правильным курсом, единым порывом, с применением всевозможных и невозможных ухищрений и, конечно, с получением всех нужных зачетов. В перерывах между не учением наши будущие партийные руководители предавались разным развлечениям, насыщая тем самым, любыми путями, свою неограниченную похоть. Но, тем не менее – что сделано, то сделано. Стал Виктор Иванович парторгом. Бедная Вера, сколько всего она пережила. Как она всегда говорила: «В войну, наверно, лэшше було…» Сколько он ее бедную терроризировал, сколько на ее бедную голову нагонял тоску, сколько всего она от него вытерпела. А как, одному Богу известно. Но известно точно и официально, что не раз женщина рубила топором шины на колесах родного москвича, когда ненаглядный возвращался с очередной попойки, что не раз Вера встречала своего благоверного с ружьем из окна, когда Виктор возвращался с очередных гулянок. Конечно же Виктор Иванович немного остепенился, стал намного меньше выпивать и ходить на сторону. Хотя и сейчас, изредка, но все же услышишь на улицах села:

– Колышь ты, кобель, об чужих бабив натрэсся. Всю жизнь мою пропыв!

Утренняя прохлада осени… года…

Не редкий в этих краях туман, словно пушистое одеяло, нежно и бережно окутал реку, по родному прихватив обрамляющие берега Великого Дона. Вот и сейчас, он совершенно непринуждённо, но с особым интересом вплотную подошел к границам села. Солнышко уже давно проснулось. Оно с некоторой строгостью и правильностью осматривало владения, которые оставил на его попечение сменщик месяц, ушедший на временный покой. В центре села Глубокое в калошах на босу ногу сидел возле летней кухни, поеживаясь от идущего с Дона легкого ветерка, Виктор Иванович. Он пустыми бессмысленными глазами осматривал окружающее его пространство. Невооруженным взглядом сразу было видно, что человеку совсем ни до кого и ни до чего. Что в душе у него творится очень даже что-то неладное. В данный момент он был готов, я бы сказал, пойти на любую крайность. Виктор Иванович непроизвольно скрестил на груди руки. Прижимая плечи к своей шее, наш герой целеустремленно направил свой мрачный и дикий взор на единственную цель, находившуюся во дворе…

От крыльца дома и до крыши летней кухни была протянута прочная бельевая веревка. Не думайте про плохое, Бог с вами. Веревка была пустая, за исключением одной вещи – осеннего пальто. Вера давно уже просила по человечески, по доброму купить ей одежду на осень, потому что выйти в люди было уже совершенно не в чем. И вот вам, пожалуйста, сбылась мечта нашей Веры! Вот вам – наимоднейшее пальто, причем наивысшей пробы и наилучшей расцветки. Вот оно висит прямо посередине двора, на крепко натянутой веревке.

Виктор Иванович непроизвольно икнул, почесал правое предплечье и, с удушающей, скребущей через весь позвоночник грустью, взглянул в очередной раз на висевшую перед ним, только вчера купленную вещь.

– Да-а-а, – только и было услышано.

«Да-а-а» – надо было говорить еще ночью, когда мочевой пузырь Виктора Ивановича надулся до такой степени, что уже начал говорить человеческим голосом и, с огромным усилием, подталкивал к краю кровати своего, в доску опупевшего хозяина. Опупевший хозяин кое-как перевернулся на бок и очень-очень больно стукнулся об деревянный пол.

Виктор Иванович из последних сил собрал горстку своего законченного мужества и, опершись на колено, стал приподниматься. Пол почему-то пошел наверх, затем стал внезапно опускаться вниз, а временами просто уходил в свободное плавание. Наш герой собрал всю свою железную волю в кулак и направился на выход из дома. Дверь с большим трудом поддалась неуемной воле нашего беспрецедентного товарища, выпустив наружу все невероятное нетерпение и полную готовность, истосковавшегося по хорошему обращению организма. Виктор Иванович, с превеликим удовольствием и с громаднейшим напором, стал изливать скопившуюся жидкость прямо с крыльца. Струя была настолько сильная, что сбила бы любого, вставшего на ее пути, а может еще и убила при этом.

– Слава Богу! Ийшов… – пронеслась благостная, хохлячья мысль в голове нашего героя.

Виктор Иванович, трезвея прямо на глазах, застегнул штаны, которые не снимал еще с вечера, и стал поворачиваться на сто восемьдесят градусов. Только теперь, в пьяной и безмозглой башке стали проблескивать намекающие на очень плохие последствия мысли… Крыльцо оказалось не крыльцом, а обычной комнатой, из которой он так и не смог выйти под напором своих алкогольных чувств. Дверь, которую Виктор Иванович так долго пытался открыть, оказалась не входной дверью, а дверью в почти новый лакированный шифоньер. В нём до этого времени безмятежно висело и ждало своей никчемной судьбинушки новое Верино пальто.

– Спокийной ничи! – сказал ему шифоньер, так же на хохлячьем наречии.

Черные тучи мрачных и горьких мыслей обволокли больную голову Виктора Ивановича. Он находился в полнейшей растерянности и неразберихе. Кроме всего этого, отсутствие душевного равновесия напрочь изгнало от него радость, покой и чувство достаточного удовлетворения.

– Шо мэ пэрь робыть? Ума нэ пэриложу… – хныкал он, оплакивая свою полнейшую безнадежность. – Тикать надо… ой тикать! Щас пийдэ мойе чудо коровэньку доыть и придэ минэ огромаднойе щассье!