Андреа Рэй - Взрыв. Прошлое. Настоящее. Будущее.

– Как продвигается? – спрашивает Гаррисон.

– Как видишь, не особо. – отвечает за меня Мишель и направляется к Джону, а Гаррисон садится рядом со мной.

– Ты видела сегодня Силен? – спрашивает Гаррисон.

– Да, она должна быть рядом с хаубердами.

Он стискивает челюсть и кивает: «Ясно». Меня подмывает спросить, что же между ними происходит, но я молчу, потому что мне бы точно не понравилось, если бы кто-то стал выпытывать про мои отношения с Сэмом, к тому же, у меня не остается времени на то, чтобы спросить: едва подойдя к Джону, Мишель толкает его.

Я тут же вскакиваю на ноги, а Мишель, повернувшись, говорит:

– Дай ему хоть раз постоять за себя самому. – и снова толкает Джона.

Джон ошарашено смотрит на Мишеля, а тот продолжает его толкать. Мне странно на это смотреть, но что-то заставляет меня его послушаться. Еще через несколько толчков, от которых Джон отступает назад, Мишель замахивается, а я уже готова вмешаться, наплевав на то, что Джону, в принципе, ничего не угрожает, но вдруг замирает. Я бросаю взгляд на сосредоточенное лицо Джона, в ту же секунду раздается громкий визг Брук и восклицание Мишеля:

– О, пауки! Круто!

Джону, видимо, это не понравилось, потому что Мишель довольно добавляет:

– Огромная змея, уже лучше.

Так видения сменяют одно другое, но каждый раз комментарий Мишеля скорее довольный, чем напуганный. Только вскоре он хватается за голову и кричит:

– Стой! Стой! Джон, хватит.

Джон мгновенно расслабляется, но Мишель не сразу восстанавливает дыхание. Через минуту он хлопает Джона по плечу и хвалит:

– Молодец, малыш.

После этого дела у Джона идут куда лучше, а Мишель объясняет все просто – каждому нужен толчок. Я вспоминаю кровь на белом полу кухни и соглашаюсь. Каждому нужен толчок.

Еще несколько дней проходят, но я совсем не замечаю быстротечности времени: мне некогда. Днем я обычно с Джоном, вечером постоянные посиделки у костра со всеми, ложусь я поздно, встаю рано, потому что на острове почти никогда не бывает тихо. Честно говоря, я удивлена, что мне вообще удается уснуть. В это утро мы с Силен, которая решила отдохнуть от хаубердов, валяемся на пляже, пытаясь загорать. Купальников у нас нет, поэтому мы просто стягиваем футболки и в нижнем белье ложимся на песок.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, когда к нам, хитро улыбаясь, подходит Джон, а я нехотя сажусь.

– Иззи, у меня для тебя сюрприз.

– Что такое?

– Вы бы оделись. – смущенно предлагает он. Силен хохочет, но натягивает футболку, с интересом уставившись на Джона.

– Прекрати, – бурчу я. Они одинакового пожимают плечами.

– Ну, так что за сюрприз?

– Сейчас вернусь.

Спустя пару минут на пляже появляются Сэм, Мишель, Итон, Элис, Кайла и незнакомый мне парнишка лет четырнадцати, и становится понятно, почему он просил нас одеться.

– Помнишь, я обещал показать тебе что-нибудь хорошее, как только научусь? – начинает Джон, и я киваю. – Так вот, я решил показать это всем. Потому что это действительно хорошее.

Мы все киваем, подбадривая его, и Джон закрывает глаза, выдыхая. Сначала ничего не меняется, все тот же пляж, все то же море, потом на горизонте появляется какое-то пятнышко, которое постепенно увеличивается и превращается в лодку. В ней сидят мужчина и женщина, но как только я понимаю, кто они, я делаю судорожный вдох и пячусь назад. Лодка все ближе и ближе, а я замираю, отказываясь верить своим глазам. Когда она уже почти у берега, мужчина спрыгивает прямо в воду, помогает спуститься женщине, и они вдвоем идут к нам по колено в воде.

Мама и папа.

Это невозможно. Во мне борются отчаянное желание поверить и боль факта, что я видела их мертвыми. Пусть только маму, но я знала, что папы тоже больше нет. И сейчас знаю.

Папа делает шаг ко мне, и я отступаю. Черты его лица смазаны, но улыбка четкая и самая настоящая. Папина. Я в ужасе перевожу взгляд на маму, и, хотя ее лицо тоже расплывается, глаза четкие, такие же, как и у Джона. Они оба подступают ко мне, а я слышу свой собственный крик словно издалека, и, споткнувшись обо что-то, падаю. Мама протягивает ко мне руки, и я уже почти готова сдаться и поверить, но видение исчезает. И я сижу на песке, уставившись на то место, где только что стояла мама.

Вдруг мир снова обретает четкость, и я вижу, как Сэм держит чуть ни плачущего Джона за плечи, Силен склонилась надо мной, а все остальные стоят в стороне. Я хватаю ртом воздух, как будто плача, но слез нет. Колени дрожат, и когда я пытаюсь подняться, сама толком не зная зачем, ноги подкашиваются. Я валюсь обратно на песок, обхватываю себя руками и снова смотрю на горизонт. Там ничего нет. И никогда не было. Совсем рядом раздается тихий вой, и только через пару секунд я понимаю, что вою я сама. Боль, которую я так усердно засовывала поглубже, накатывает на меня с новой силой и все почти так же, как после их смерти. Только сейчас нет тети Анабель, чтобы хоть как-то помочь мне справится. Я чувствую: еще немного и я сломаюсь. Сломаюсь и уже никогда не смогу собрать кусочки того, что осталось от моего сердца.

– У нее шок. – говорит смутно знакомый голос. Кто это? Неважно.

Меня вдруг обнимают чьи-то сильные теплые руки, у тети Анабель руки совсем не такие. Они у нее всегда холодные, даже если она только что мыла посуду в горячей воде.

Меня ставят на ноги, лицом к морю, и я неотрывно смотрю туда, надеясь, что лодка появится вновь, но это невозможно. Лодки никогда не было, мамы с папой тоже уже нет. Меня разворачивают, а перед глазами мелькают цветные пятна.

– Изабель, посмотри на меня. – снова этот голос. Сэм? Нет. Не он. Тогда кто? – Изабель, ты меня слышишь? – Мне уже задавали этот вопрос, но не этот голос. Другой, бархатный. Меня об этом спрашивал Ник. А сейчас Мишель трясет меня за плечи. – Изабель?

Я смотрю на него, но ничего не отвечаю. Но я вижу его и узнаю, он это понимает и паническое выражение на его лице сменяется беспокойством.

– Я в порядке. – нет, совсем не в порядке, но при Джоне это говорить нельзя. Я пытаюсь повернуться, но руки Мишеля ничуть не мягче рук Сэма, когда он пытается меня остановить. – Я в порядке. – повторяю я уже не таким дрожащим голосом. – Мне нужно… нужно поговорить с Джоном.

– Не нужно. – качает головой Мишель, разворачивает меня и мягко подталкивает куда-то в сторону. – Идем.

Я позволяю ему себя увести. Меня все еще бьет крупная дрожь, а перед глазами все мелькает так, что ничего не разобрать, но Мишель сам меня куда-то ведет, обхватив за и плечи и тем самым не давая упасть. Я не задумываюсь о том, куда мы идем, я просто иду. Думать мне вообще не нужно, потому что, если я начну думать, тогда я начну вспоминать, а ничего хорошего из этого не выйдет.

Когда мы оказываемся в тени деревьев рощи, Мишель сажает меня на землю у ствола какого-то дерева, а сам садится напротив.