Виктория Ближевская - Спокойных дней не будет. Книга I. Не в этой жизни

И надо же было совпасть сразу нескольким случайностям: они одногодки, оба родились в Киеве и к середине жизни перебрались в Сибирь. Один ехал лечить, другой – строить и руководить. У одного с собой были золотые руки, к другому золото потекло рекой. Доктор полмира объехал. Конференции, форумы, университеты. А к президенту холдинга иностранные партнеры через секретаршу на прием записывались.

И вот теперь они втроем с «Наполеоном» сидят в его особняке, где комнат, как в Эрмитаже, не счесть, и говорят без умолку. Как мальчишки. Словно нет у каждого за спиной почти пятидесятилетнего груза.

– Пожалуй, мне уже пора, – взглянув на старые «командирские» часы, Николай сделал безуспешную попытку встать.

– Хорошо, что встретились, Коля. А то я все в разъездах. Может, чаю? – снова вспомнил о гостеприимстве Илья и, не позволив доктору опомниться и завершить вечер вежливым отказом, позвал куда-то в темноту коридора: – Соня, подай нам чаю!

Николай обернулся к двери, уверенный, что в доме они весь вечер были одни. И тогда словно по мановению волшебной палочки вдалеке появилась таинственная незнакомка, будто давно ждала за дверью с подносом в руках. Над тонкими фарфоровыми чашками поднимался серебристой струйкой пар, в такт шагам мелодично звякала серебряная ложечка, и ажурное блюдце вспыхивало влажными кружками лимона. Соня неспешно двигалась вдоль стола, но ее образ не становился четче. «Похоже, коварный французишко „Наполеон“ вступает в битву с грубой материей, – подумал заинтригованный гость. – Этакое химическое Ватерлоо».

Казалось, невысокая Соня вся состояла из длинных штрихов. Стройные колени были целомудренно прикрыты светло-серой юбкой, длинные пальцы сжимали края подноса, за плечами в такт шагам покачивались черные косы. В наше-то время – косы?

Она приблизилась, бросила на хозяина вопросительный взгляд и, расценив его короткий кивок, как одобрение, наклонилась к гостю с вопросом:

– Вам чаю с сахаром?

Он поспешил кивнуть, глядя на нее во все глаза, словно завороженный. Сонины ресницы трепетали диковинными бабочками, шея плавно изогнулась, а изящная золотая цепочка с маленьким жемчужным кулоном почти коснулась белоснежной скатерти. Вдоль щеки скользнула вьющаяся пружинкой прядь. Девушка привычным жестом заправила ее за ухо и выпрямилась, устремив взгляд мимо доктора на Илью. Тот подбородком указал на гостя, и Соня опять повернулась к нему.

– Лимон?

– Да, – охрипшим от волнения голосом согласился профессор, но вовремя спохватился: – То есть, нет, спасибо.

Соня покосилась на хозяина дома, убрала руки за спину и застыла неподвижной статуей возле стола.

– Иди к себе, – милостиво позволил тот, и девушка, прихватив поднос, направилась к выходу, провожаемая взглядами обоих мужчин.

Едва она скрылась за дверью, изрядно набравшийся Николай возбужденно заерзал в кресле.

– И каково завалить такую?..

Серебряная ложечка хозяина вызывающе громко звякнула о фарфор и соскользнула с края блюдца на скатерть. Илья, обжигаясь, громко отхлебнул из чашки.

– Забудь. Не твоего поля ягода.

Николай понимал всю абсурдность своих притязаний, но притормозить не мог. В его одурманенной голове никак не складывался четкий образ девушки. Вся она, похожая на незаконченный рисунок мастера далекой эпохи, была написана одними штрихами. Легкий набросок, игра теней. Возможно, на трезвую голову он бы и не взглянул в ее сторону. Но когда еще его голова протрезвеет.

– Разве она твоя собственность? – Он осекся, поймав в ответ хмурый взгляд, и вдруг почти смиренно попросил: – Тогда одолжи. Просто поделись. Чего тебе стоит!

Хозяин дома с мрачным видом теребил браслет часов и делал вид, что не слышит. Да и кто в наше время чтит законы гостеприимства? Вот, помнится, когда профессор ездил на конференцию в Тбилиси лет десять назад…

– А знаешь, – после затянувшейся паузы заговорил Илья и извлек из пухлого портмоне фотографию, на которой на фоне сине-белых гор вызывающе улыбалась загорелая рыжеволосая девушка. – У меня есть дочь. Да, у нее непростой характер, но она славная девочка.

Николай подался вперед и наклонился над снимком, чтобы уважить хозяина. Девушка показалась ему симпатичной. У нее было сильное тело и задорные глаза. Но симпатичных девушек он повидал немало, а такой, которая несколько минут назад заходила в комнату, не встречал даже во сне.

– А что же эта Соня? Ты с ней спишь? Тебе ведь надо быть осторожным с женщинами, – дружески подчеркнул он, расставляя неуместные акценты: «я – врач, ты – больной».

Илья все еще держал за уголок фотографию, надеясь увести пьяные фантазии гостя подальше от запретной темы.

– К Маринке сватаются завидные женихи. И приданое у нее по самым скромным подсчетам…

– Да я верю, верю, – отмахнулся Николай. – Но эта…

Несколько секунд Илья смотрел на него в упор, а потом откинулся в кресле, скрестил руки на груди, словно готовился к длительной обороне, и понизил голос.

– Не знаю, что ты там надумал, но Соня – моя сестра.

– Да брось! А то я не вижу! – Николай вздернул обросший к вечеру подбородок и растянул губы в понимающей усмешке, но, натолкнувшись на вспыхнувший взгляд Ильи, невольно начал трезветь. – Она? Ей же лет всего ничего.

– Уже двадцать два, – сквозь зубы процедил хозяин дома. – Но для меня она еще ребенок.

– Извини, я идиот! – Взъерошив обильно приправленную сединой шевелюру, профессор на минуту задумался. – Ладно, будь по-твоему. Я женюсь на твоей Соне.

Он не понял, что случилось в следующий миг в пьяной идиллии вечера. Илья вскинул вверх ладони, как протестующий Иов, и взорвался яростным криком. Слова били из него подобно нефтяному фонтану.

– Свою Соню я никогда и никому не отдам! – Николай пропустил ударение на слове «свою» и не понял, кого Илья подразумевает под «никому», но следить за ассоциациями хозяина у него не было времени. – Она – мое сокровище!

– Да никто и не говорит, – попробовал вразумить его гость, но Илья, всегда такой холодный и выдержанный, в эту минуту не был способен слушать.

– Я растил Соню с рождения. Я поклялся нашей матери на смертном одре, что буду заботиться о девочке до конца своих дней. Она мне дороже всего в этой жизни.

– Тише, тебе нельзя волноваться! И она услышит!

Последний аргумент возымел свое действие. Илья умолк, как-то весь опал в кресле, словно проколотый воздушный шар, и, тяжело дыша, полез в карман за платком. Профессор, еще не протрезвевший, но уже обнаруживший в себе новые доводы в пользу внезапного желания жениться, ждал удобного момента. Наконец, хозяин, прижимая платок ко лбу, выровнял дыхание и прикрыл глаза. Николай начал свой монолог, обдумывая каждое слово.