Сен ВЕСТО - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая

– Люди, – очень серьезно сказал подошедший Штиис, снимая очки и пальцами сбивая с подбородка капли воды. Говорил он, размышляя сейчас о чем-то своем, насущном. – Показалось, может… Вот на той скале, по-моему, кто-то есть.

Работающий челюстями дед, ухватив было, снова вернул горячую кружку в траву и всмотрелся в ближайший утес, куда показывали. Утес по крайней мере наполовину скрывался за коричнево-рыжими и искривленными, цеплявшимися за растрескавшиеся отвесные склоны стволами деревьев. Страшно было подумать зависнуть там без страховки.

– Ну, это, брат, тебе в самом деле показалось, – убежденно сказал дед, единым взглядом окинув нависшие над головой камни и нахмурившись. – Никого тут не может быть.

Штиис, прочтя надпись на картинке, аккуратно развернул конфету.

– А правда, что здесь чужаков не любят? – спросил он, откусывая шоколадный кончик и передвигая по песку кружку. Он зачарованно следил за тем, как опаленные доисторическим огнем борта кружки все глубже, подобно ножу бульдозера, зарываются в завалы зернистого крошева.

Чуть пригубив и решив не торопиться, дед выбрал еще шоколадку.

– А где их любят, – пробормотал он. – Чужаки разные бывают. Коммерсантов вот не любят, верно – просто на дух не выносят. Археологов, эти все норовят последние могильники распотрошить, себе взять – с целью, значит, чтобы там на все это могло полюбоваться человечество, не спится им, понимаешь, пока есть еще хоть где-нибудь не тронутые могильники. Лавочников не любят очень, новиков, до помутнения рассудка – да они и не суются сюда больно-то, чухари, чухарь он и есть чухарь. Попоносов, если не босый и без ножа, моджахедов-гопников, своих хватает, местами алояров еще опасаются стригунов, на прошлой неделе вот только нашел за Больным ручьем кабаргу без пупков, двадцать четыре штуки, подгнившие уже. Тоже откуда, спрашивается?

– А волк, – подал голос Штиис. – Волк что же – не тронул?

– Нy вот, – сказал Гонгора. – Теперь вы на конфеты сели. Коробка конфет.

Дед поспешно возвернул свой лоснящийся брезентовый зад на прежнее место и с тревогой заглянул в недра расстегнутого желто-голубого авизентового мешка. Ни Черта там, похоже, было толком не видать.

– Ах, мать. Ничего как будто, предупреждать надо в таких случаях, – добавил он строго. – Так вот. Слушай, нет чего помягче? Сидеть же невозможно.

– Не капризничайте, – ответил Гонгора. – Нет ничего больше.

– Но к интеллигенции спокойны, хорошо относятся к интеллигенции, и обсушить, если надо, и напоить до поросячьего визга, театр как-то раз приезжал, сам видел, студентов тоже вроде не трогают, лишь бы не был коммерсантом. Здесь это первый вопрос: что везешь?

Дед поднял глаза на Штииса, задумчиво помешивающего ложечкой, ткнул в него испачканным в земле коричневым пальцем и вознес кружку на уровень глаз.

– И не моргнув глазом д о лжно ответствовать тебе: турист я, дяденьки, студент-скалолаз, вырвался на каникулы свежим воздухом подышать да на большие горы посмотреть – мешок сухарей да коробка спичек в рюкзаке моем, чего ж еще везти мне? Посмеются тогда дяденьки, пошутят и отпустят с миром.

Гонгора, стряхивая дремоту, заворочался, устраиваясь на спальнике удобнее. Лис рядом с безразличным видом наблюдал за полыхавшими ветвями.

Штиис спросил:

– Я что – похож на студента?

Дед приложился к кружке, качнул подбородком, ощутимо удивляясь качеству напитка, и прижал кружку ко лбу.

– Это, конечно, если тебе повезет, и ты не нарвешься на трезвых дягов. Вот тогда будет полный привет.

Дед снова пригубил, бережно пристроил кружку у костра, ухватил с салфетки мясной розовый кусманчик побольше, переложил его парой ломтиков ржаного хлеба и мощно откусил.

– Есть тут у них свои апачи, – произнес он не очень внятно.

Помолчали. Помолчав, отдались трапезе, и некоторое время все были так заняты, что едва не прозевали ключевой момент с переходом Лиса к решительным действиям, у которого иссякло уже терпение смотреть и которому надоело, что вокруг его банки тушенки собралось много народу. В общем-то, это было еще далеко не его время трапезничать, но это не мешало ему с крайне неприязненным выражением следить за метаморфозами расходного материала. Насилу усадили. Уложив его от греха по другую руку, Гонгора принялся рассказывать какой-то душещипательный исторический анекдот про анамнез, в котором понимал не больше Лиса, и время, которое преобразуемое в энергию, и у какового он помнил только начало, а суть соблазнился было по привычке заменить поучительными деталями, но вскоре утерял нить, что-то там присовокупил не оттуда, вывел такую неожиданную концовку, что даже у самого отнялись ноги, Штиис, приготовившись было послушать, соскучился, пролил на себя чай, и на какое-то время всем стало не до застолья; у зверей свое, нечеловеческое представление о счастье, утверждал дед. Пока живы, по большей части много счастливее людей – это в любом случае. Догнал, скажем к примеру, барс косулю – счастлив своей силой и одиночеством счастлив и горд. Перехитрила косуля барса – и тоже в прекрасном самочувствии. Всем, словом, хорошо и все счастливы. Огорчен барс? О, поверьте, это не надолго. Вы это что же хотите, всех под закон джунглей? – зло обронил Штиис, растирая штаны платком. Ты притчу понимать умеешь, спрашивал дед, нет, ты ответь как на духу, чтобы скакать барсом, у человека мозгов слишком мало, или, точнее, слишком много. А косулей? – спросил Гонгора. А тут вообще мозгов не надо, снова встрял Штиис. Тут нужно особое строение задних резцов. Вся соль в том, что остаются жить только счастливые, гнул свое дед. Вот возьмем к примеру, сказал Штиис, стройненького, без капли жиру и лишней складочки лесного кабанчика, организм которого даже понятия не имеет, что такое представляет собой лекарства, и домашнюю свинью… И взять, к примеру, сказал дед, ваших городских баб. Каких баб, спросил Штиис. Тут все холостяки. Улисс так вообще, по-моему, девственник. Вот и я про то же, сказал дед. В общем, так, сейчас всё, закругляемся. Нельзя здесь задерживаться, фон великоват… Да ты пей, пей, здоровее будешь, успокоил он Штииса, совсем протянувшего уже было губы трубочкой к обжигающему краю кружки, но едва не облившегося при последнем замечании снова. Пей, говорю, повторил дед, жуя и усмехаясь, тут не водопроводная вода, можно пить, стоять только здесь долго нельзя, говорят. Штиис, не меняя угла наклона головы, повернул ее к деду, определяя, шутит ли, потом к растянувшемуся на спальнике Гонгоре – Гонгора подпирал кулаками щеки и играл с торчавшей у носа травинкой, щурясь на ее острый кончик как сквозь прорезь прицела.

Вконец осоловевшего Улисса совсем развезло, он протянул свои загребущие страшные ступалища еще дальше вперед и, не просыпаясь, мягко и грузно опрокинулся на бок.