Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 1

– Ладно, я подумаю, – сказал Он, думая о чем-то своем.

Несколько дней они о рассказе не говорили. Каждый занимался своими делами. Наконец, примерно через неделю, среди обычного разговора ни о чем Он спросил:

– А зачем тебе соавторство? Ты хорошо пишешь сама.

– Я устала писать сама. Мне надоело копаться в себе – неважно, стихи это или проза. Просто надоело. Одно и то же – я и мои фантазии. И ничего не происходит. Вообще ничего. Нигде. А так хоть на бумаге жизнь начнет бурлить. И не та, которую я придумала – а другая, неожиданная. Очень хочется, чтобы было что-то неожиданное, что не от меня зависит. То, что зависит от меня – я знаю на десять ходов вперед, это скучно. А сама изменить это я не могу, не получается, – пожаловалась Она.

– Думаешь, я тебя развеселю? Или смогу изобрести что-то неожиданное? – осторожно спросил Он.

– Нет. Не в том дело! Ты не понимаешь – это будет, как в жизни, когда ты справляешься не только с собой, но и с тем, что рядом. Что – вопреки тебе. Это интересно! Во всяком случае, мне это интересно, – и Она замолчала, поняв, что то, что интересно ей, может быть безразлично ему.

– Так это не рассказ, а бег с препятствиями какой-то получится, – улыбнулся Он.

– Да! С препятствиями! Но мы их будем преодолевать – и будет интересно!

– Кому?

– Нам…

– Ты не поняла. Кому будет интересно это читать? У каждой вещи должен быть или заказчик, или потенциальный потребитель. Нельзя начинать писать, не зная, кому это понадобится. А мы пока не знаем ничего. Что писать? Как писать? Кому писать? Хоть на один вопрос у тебя есть ответ? – спросил Он.

– Есть. На все три. Писать повесть, или на худой конец – рассказ. Импровизировать – так, чтобы было интересно нам. Мы – и писатели, и читатели, и заказчики! Это должно быть необходимо нам. А остальное все – побоку. Важен процесс! Как там говорят – не счастье, а путь к счастью? Это – то же самое! Ну да, ну да… Какое уж тут счастье… Но не в этом дело! Ах, ты ничего не понимаешь, – Она вдруг осознала, что не сможет объяснить, а все ее объяснения звучат наивно и по-детски. И все останется так, как было. День за днем – одно и то же. День за днем…

День за днем, за ночью – ветер,

за рассветом – бутерброд,

чашка кофе к сигарете —

вот и утро… Утро вот…

А потом – метро, автобус,

остановки – тупиком,

коридор и мерный топот

тех, кто рядом… Кто – никто

до тех пор, пока под утро —

ни до кофе, ни до сна,

а зачем-то по маршруту

к тем, кто знать тебя не знал,

и не видел, и не слышал —

просто выпало совпасть

в мышеловке. Словно мыши —

к бутерброду в чью-то пасть.

– Очередной депрессивный стиш. Ничего не выходит. Надо дождаться весны. Почки, птички, травка – это располагает к оптимистичным стишикам и строчечкам. Только не говори, что надо думать о хорошем и что мысль материальна. Или что мы сами кузнецы своего настроения. Не говори!

– Я и не говорю.

– Вот и славно.

– А что у тебя… – хотел спросить Он, но в это время у нее пропал Интернет. А потом пропала Она.

Он не вспоминал о рассказе, который они так и не написали. Иногда вспоминал ее. Нечасто. Только в незадачливые осенние вечера, когда хотелось весны, солнца и чего-нибудь неожиданного и удивительного.

Нет, я не хочу детей, – говорила Лена. – Ни сейчас, ни потом.

И продолжала просматривать документы. Ей было так интересно – спешить, волноваться, изучать материалы, выступать в суде, сдержанно улыбаться благодарным клиентам. В уголовные дела ее не тянуло, бракоразводные процессы давали достаточно драйва. Саша подшучивал, что, воюя за обманутых жен и каждый день наблюдая разводы, она скоро станет мужененавистницей. Лена смеялась. Чмокала его в небритую щеку, наскоро проглатывала приготовленные им панини с рукколой и оливками и погружалась в материалы очередного дела.

Она казалась счастливой, и Саша не решался снова заводить разговор о детях. Его не испугало бы даже взять на себя основную часть забот: ну там, менять памперсы и укачивать по ночам, ради того чтобы пережить снова уютное ощущение собственного детства: солнце, смех, бардак и ребятня-ребятня-ребятня. Но Лена была неумолима.

– Самое ужасное – это конфликты родителей вокруг детей. Я этого насмотрелась по горло. Вникать в их странные мотивации я даже не пытаюсь, лишь бы определить, кто из них меньший идиот.

– Но мы же с тобой не идиоты?.. Мы же не будем разводиться?.. – Саше хотелось ее обнять, утешить, успокоить.

Но она не любила утешаться. Саша этому всегда удивлялся и восхищался. А когда она сделала аборт – ужаснулся. Нет, он все понимал, даже и не думал осуждать, но ему было так грустно. Он ждал ее нервно в машине, дождь заливал лобовое стекло, и он представлял, как сейчас впорхнет к нему в салон раненая мокрая птица, а он будет ее отогревать и лелеять, поить чаем, а вечером они, может быть, как в студенческие годы, посмотрят вместе какое-нибудь глупое сладкое кино. Но в салон влетела Лена, безжалостно хлопнула дверцей и скомандовала весело и зло:

– Погнали в ресторан, отмечать!

Саша подавился сочувственными словами и молча стал выруливать в сторону центра. Когда он глянул на ее профиль, ему почему-то представилось, что кожа на ее скулах – гладкая и твердая, как пластмасса.

После этого Лена стала с остервенением пить противозачаточные, и Саша уже не думал ни о чае, ни о кино. Он только каждое утро старался отвернуться и не смотреть, как она запрокидывает голову и как двигается ее горло, когда она запивает таблетку водой.

А однажды он ушел. Лена будто и не заметила.

– Как удачно, что у нас нет совместно нажитого имущества! Не дело, а конфетка, я такие люблю, – засмеялась она. А Саша промолчал, он давно уже перестал смеяться ее шуткам.

Лена быстро заметила, что чем больше у нее работы, тем меньше в голове появляется мыслей, поэтому она брала себе дел еще, еще и еще. До тех пор, пока начальник в директивном порядке не отправил ее в отпуск. Лена отшучивалась, как могла:

– Да мне скучно будет! Вдруг я, как Шерлок Холмс, на опиум без задачек подсяду, не боитесь?

– Вот и отлично, расслабь мозги. Я боюсь, что иначе ты разорвешься на кусочки от напряжения. Как тебя потом по всем отделам собирать?

– Убедили, – хмыкнула Лена и пошла заказывать путевку в Хорватию.

Купалась, загорала, гуляла по ослепительной брусчатке Дубровника, пробовала местную еду и задыхалась, чувствуя, как черная пустота ширится и затопляет ее всю. Лена, конечно, взяла с собой какие-то материалы, новые книги по семейному праву, до которых все не доходили руки, но с ужасом поняла, что ее это больше не интересует. Когда не было жестких рамок срочности, долга, привычной структуры дня, все это было на удивление ненужным. Взгляд поскальзывался на строчках, зато все время натыкался на детей. Их сочная, шумная, солнечная масса казалась такой же неотъемлемой частью пляжа, как вода и песок.