Михаил Огарев - «Ли Ле Ло»: детки из клетки. Первое дело

С редкой своей фамилией маленькой Ренате пришлось испытать немало проблем в советских школах, где не упускали ни малейшей возможности к чему-нибудь прицепиться и начать задразнивать до слёз. Поэтому ехидное: «Эй, девочка, а ты и правда „це“? Или, может, уже давно не „це“, ась?» ей приходилось выслушивать чуть ли не каждый день. С возрастом, однако, количество шутников резко уменьшилось, ибо обижаемая немедленно вступала в нешуточную драку, которую вела всеми подручными средствами. На очередное учительское известие об агрессивных наклонностях дочери родители реагировали вполне единодушно: мама прижимала к себе насупленную Рену и гладила её по голове, а отец коротко ронял: «Gut…»

Вполне возможно, что именно удачные силовые опыты в качестве наилучшего способа восстановления справедливости повлияли и на выбор профессии: общеобразовательное учебное заведение вскоре сменила школа милиции, где курсантка Рената Це начала с большим интересом изучать криминальный мир страны Советов. А также достаточно часто контактировать с ним. На осторожные замечания всезнающих подруг-сокурсниц неизменно следовала ответная цитата из классического сериала «Рождённые революцией»: «А вы полагаете, что можно справиться с преступностью, не общаясь с нею?» О том, что эту сакраментальную фразу произносил в фильме бандит Плавский, маскировавшийся под чекиста, старались не упоминать…

Аналитический ум и прирождённые склонности к овладению техникой рукопашного боя не остались незамеченными: Ренату начали привлекать к сложным силовым операциям, где в качестве отвлекающих и маскирующих персонажей были необходимы представительницы прекрасного пола. Ко всему прочему у смуглой девицы нашлись и неплохие лицедейские способности: она вполне натурально выглядела и в образе строгого очкастого экскурсовода, и в виде малограмотной торговки на рынке, и в облике кокетливой, вертлявой студенточки, и даже в качестве покорной и забитой жены из горного кишлака при деспоте муже-горожанине. Две последние роли мы с ней на пару играли аж четыре раза: я вальяжно впереди – в кремовом костюме-тройке с барсеткой на запястье, а Рена в халате и тюбетейке уныло семенила сзади с чемоданом и объёмистой сумкой в руках. Однажды эта маскировка сработала на все сто, когда четверо отморозков с дробовиками захватили вестибюль гостиницы – ну а мы в указанном выше прикиде как раз неспешно и спускались им навстречу по широкой лестнице. Двух насмерть перепуганных лохов мужского и женского пола налётчики немедленно присоединили к остальным заложникам, о чём буквально через полчаса, надо полагать, горько пожалели…

Ах, если бы мне удалось перетянуть Ренату из её двуличного уголовного розыска в спецназ окончательно и насовсем! Был удобный момент, когда между нами на недолгое время установились близкие отношения – под воздействием нахлынувших чувств она даже перевелась в мой Таганрог, хотя так и не переехала жить ко мне. Но я то ли промедлил, то ли недооценил опасную активность её тёмных природных наклонностей, а когда спохватился всерьёз, было уже поздно. Если раньше моя подруга лишь играла с блатным миром в кошки-мышки, не особо заигрываясь – в меру рассудительных и понимающих жизненные сложности оперов – то теперь у неё имелись неплохие досье и на «авторитетов», и на некоторых милицейских чинов, и на судейских… А вскоре она уже как заправский посредник улаживала криминально-ментовские конфликты; решала споры, грозившие стрельбой и поножовщиной; забивала «стрелки», оказывала и принимала сомнительные услуги, выполняла некие деликатнейшие поручения… И самое нелепое было в том, что ей откровенно нравилась вот такая шальная жизнь! «Отрыжка монтекристовщины самого дурного толка», – как сказали бы классики… как поначалу полагал и я. Тем более, что от меня практически нечего и не скрывали – наоборот, охотно делились честолюбивыми уголовно-наказуемыми планами и просили воистину иезуитских советов на некоторые случаи жизни. А вот войти в дуэт никогда не предлагали – наверное, срабатывали трезвые, расчётливые гены немецкого папы…

Однажды я не выдержал и в сердцах заявил Ренате, что если она запутается всерьёз в своих интригах, как муха-цокотуха в паутине, то роль бравого комарика-спасителя будет мне не по плечу. Это заявление спокойно приняли к сведению, после чего давно уже заметный холодок в наших отношениях в считанные дни превратился в ровный, устойчивый морозный ветер. Мы перестали встречаться, а затем как-то незаметно и перезваниваться.

Меньше всего мне хотелось, чтобы моё мрачное пророчество сбылось, но чему быть – того не миновать. Рисковая фройляйн Це не просто запуталась, а увязла, в конце концов, по самые уши. Косички у неё не имелось, способностей барона Мюнхгаузена тоже, однако, как выяснилось, маньчжурские боги не обделили вестфальскую немочку ни прагматичностью, ни предусмотрительностью – в итоге честным представителям Закона взять её не удалось ни голыми руками, ни с помощью ежовых рукавиц. Куда большую угрозу представляли «законники», и настал день, когда Ренате пришлось-таки просить помощи у меня – впрочем, это она сделала спокойно и деловито, словно мы только-только вчера расстались и в самом хорошем настроении. Правда, требовалась ей всего лишь надёжная городская «берлога», в которой можно было отлежаться некоторое опасное для здоровья время. Таковую мне удалось найти, не выходя на прямой контакт, – и в однокомнатной «хрущобной» квартирке недалеко от железнодорожного вокзала Рена провела почти четырёхмесячный карантин, лишь раз в две недели спускаясь в сумерках за продуктами в магазин на первом этаже. Исчезла она из Таганрога незаметно, о чём известила меня письмом уже с берега Татарского пролива – кратко и сугубо информативно, при скромнейшем «спасибо, Дато» в самом конце. Я хорошо понимал, что печально известный порт Ванино, чей почтовый штемпель стоял на конверте, – всего лишь транзитный пункт для моей авантюристки, и не надеялся больше встретиться.

Дни между тем тянулись нескончаемой пряжей, сплетаясь в месяцы и годы, и ничего особенного в моей жизни не происходило. Пока вот, наконец, судьбе не вздумалось отложить свое однообразное рукоделие, ухватить меня за шкирку и как следует пару раз встряхнуть…

– Никак, задремал? Или размечтался?

Драконы, вышитые на полах и на рукавах ярко-красного шёлкового халата, мелькнули возле моего лица вслед за обнажённой коленкой – и через мгновение свежевымытая и отмокнувшая девушка с одной из самых кратких на свете фамилий расположилась в соседнем «геометрическом» кресле. Подцепила со столика «Фанту», легко вскрыла, приложилась, глотнула, зажмурилась, затем медленно приподняла ресницы – и вдруг заулыбалась во весь рот, вмиг превратившись из современной дамы-госпожи в обольстительную средневековую лису-оборотня. Чаровать влёт она нисколько не разучилась.