Владимир Фомичев - Записки старой легавой

– И мы за российские березки, но где вы видели «деревенского охотника», смакующего французский коньяк под «гавану»?

Шарик:

– Это – гротеск. Профессиональный прием-с.

Люська не выдержала подобного издевательства:

– Слушай, графоман блохастый, на каком-таком закате ты «…наблюдал облака цвета ливера»?

Шарик (невозмутимо):

– Во сне. Вкусная метафора. Для посвященных.

Люська аж заскрипела зубами от гнева:

– Нет. Он меня доконает!

Шарик:

– Не разделяю вашего смущения. Вот у Владим Владимировича Маяковского, например, облако и вовсе «в штанах».

Сраженная таким аргументом Люська забилась в истерике. Она каталась по цветочной клумбе, давя коллекционные лилии и пионы. Даже искушенная в литературных диспутах легавая не нашлась, что возразить наглому дарованию.

– Этот раунд за мной, – решил довольный Шарик и с достоинством покинул обескураженных подруг.

На следующий день к нему подошел Тузик и спросил:

– Ты не в курсах, чё там случилось с нашими подругами с писательского участка?

– А в чем, собственно, дело?

– Да я сегодня дважды проходил мимо, так они весь день сиднями сидят под навесом, обложились горами книг, еда не тронута. Будто не в себе.

– Волшебная сила искусства, братан. Страшная штука. Так-с…

– Алло. Люсьен?

– Мда. У аппарата, – спаниелька приподняла бровь и поджала губки.

– Что так официально? – поинтересовалась подруга.

– Ах, это ты, – Люська притворно вздохнула, – да понимаешь, звонят тут всякие оболтусы, от дела отрывают.

– Кто ж такие?

– Ну, Шарики там, Тузики…

– А Терминатор?

– Он, – шерсть на Люськиной холке вздыбилась, – он прислал эсэмэску, мол, жутко занят, дел по горло, приехать не могу.

– Причина, Люсьен, вполне уважительная. Сама знаешь: у мужчин работа на первом месте.

– Знаем мы эту работу, – Люська покрутила свободной лапой в воздухе, причем средний палец неприлично оттопырился. – Все врет. Собака!

– А производил вполне приличное впечатление.

– Все они одинаковые. Одно слово – кобели.

Обе вздохнули в этот раз вполне искренне.

– От каких дел тебя отрывают, позволь поинтересоваться?

– Да это я так, для красного словца. Дела… Какие могут быть дела до официального открытия охотничьего сезона? Раньше хоть разок-другой с хозяином браконьерить удавалось, а сейчас, – Люська сконстролила трагическую гримасу – рассаду охраняю, сто лет она нужна…

– Как я тебя понимаю, – соврала легавая (ее хозяин покупал рассаду по дороге).

– А что, есть предложения? – Люська, не будь дурой, учуяла-таки подвох.

– Да не то что бы нечто конкретное, – чертила ногтем по дорожке подруга, – просто, думала, посидим, музыку послушаем…

– Врет старая, – определилась Люська. – Статистка нужна, мужскую компанию разбавить. А то мы все такие интеллигентные… Одной с несколькими ухажерами – не комильфо. Эх, знали бы они…

Но вслух сказала:

– Я в растерянности: на кого помидоры несовершеннолетние оставить? Разве что на полчасика…

– Буду ждать к семи. Просьба, не опаздывать, – легавая с удовлетворением отключилась. – «Дела» у нее… Небось, Шарика высматривает, – и театрально запричитала: «Ой, да все очи высмотрела! Глазки да выплакала!»

– Не боись – не опоздаю! – буркнула спаниель в немой телефон. – Кого интересно кокотка старая в э тот раз подцепила? Уж, вроде, я всех знаю…

Люська боролась с желанием прийти пораньше:

– Можно за углом покрутиться – мол, так, погулять вышла и пропасти новых гостей.

– Алло. Люсьен? – легавая тоже не первый день кукурузу охраняла.

– Я, – притворно запыхавшись.

– Заходи, как освободишься. Гости уже у меня.

– Ну, сука … – поперхнулась Люська, – недаром – легавая.

Откашлялась, и в трубку: «Хорошо, хорошо. Как только, так сразу».

Наведя наскоро марафет, спаниель помчалась к знакомому участку. Не добежав пару метров, она притормозила. Люська изо всех сил пыталась идти медленно, с отсутствующим взглядом. Но непокорные глаза упрямо косили в сторону гостеприимного навеса, а ноги сбивались с шага на рысь.

– Знакомьтесь, Люсьен. Это мадам Фэтти и ее сын Чарльз Стронгхед Второй, – легавая была сама воспитанность.

– Опля! – опешила подруга (на принесенных из Большого дома пуфиках восседало чопорное семейство неаполитано). – Нам еще педофилии в кооперативе не хватало. Впрочем, может папашка подтянется…

– Очень приятно. Чудесный вечер, не правда ли?

Два пригорка мышиного цвета согласно кивнули.

– А мы как раз перекусить собирались, – сказала легавая и с достоинством удалилась на кухню.

– Такой щенок коромысло перекусит – не поперхнется, – Люська внимательно, насколько позволяли правила хорошего тона, оценила экстерьер переростка. – Может, дождемся вашего супруга?

– Они, Чарльз Стронгхед Первый, сегодня не будут, – прокашляла мадам. – Они защищают клубные цвета за океаном. Очень престижное мероприятие.

– О, да. Мы понимаем, – выжала из себя последнюю каплю вежливости Люсьен, а про себя твердо решила побороться с подругой за номером два: «Ну не жуч и ла? Ведь наверняка знала, что итальянцы выступят не полным составом».

Хозяйка подала холодную телятину, макароны и канапе Pedigree. Тарелки гостей больше походили на тазики для ополаскивания белья.

– Они и есть, – безошибочно определила дачница-спаниель.

Неторопливый ужин плавно перешел в светскую беседу.

– Щас начнет заливать, как они с хозяином на медведя ходили, – волновалась Люська, – и тогда пиши пропало – уведет красавчика. Надо работать на опережение:

– Скажите, молодой человек, а вам доводилось в потемках на кладбище секача зубами рвать? Нет? – притворно удивилась Люська. – А раненному в пах лосю права зачитывать? Не может быть. Такой брутальный мачо… А волчьей стае дать ложную наколку на колхозное стадо баранов? Ах, не поверю…

Фэтти подобрала ноги, а у отпрыска непроизвольно отвисла челюсть.

– Лишь бы не описался, – Люську конкретно понесло:

– А в Африку на сафари ездили? Мы как-то раз с напарником, он впервые забыл швейцару «на чай» подать, на радостях в Кению завалились. Ну, там негры всякие, страусы, папуасы… А главное: львы и носороги. Вышла я, значит, вечерком за бивуак подышать и пофилософствовать, ну, вы понимаете, а заодно и в ручье искупаться. Сняла ошейник, он у меня жутко дорогой: кожа крокодила, стразы, именная пряжка белого золота, повесила на сук и бултых в джакузи природную. Поплескалась с бегемотиками средних размеров, выхожу – хвать! ошейника-то и след простыл. Ну, думаю, папуасы голожопые, ужо я вам наподдам! Они, как наши сороки, не могут мимо блестящего пройди равнодушно. В лагерь вернулась, хозяину стуканула: мол, тырят дети саван, спиной не поворачивайся. А он у меня, подруга не даст соврать, жуть какой крутой да вспыльчивый. Такой шмон учинил, что аборигены все похищенное со дня национализации заповедника добровольно сдали. Один СВОЁ из дома принес! Сублимированный детородный орган родоначальника племени. Реликвия! Понимать надо.