Сергей Мищук - Рождение Надежды

– Давай, – обрадовалась Ольга. Она очень хотела идти с кем-то, так как не была уверена, что точно знает, куда идти.

– Тебя Олей зовут? – спросила девочка.

– Да. А откуда ты знаешь? – удивилась Ольга, которая от избытка переживаний не запомнила никого из класса.

– Мы же с тобой за одной партой сегодня сидели, – широко раскрыв глаза, сказала девочка.

– Ой, а я и не заметила, – ответила Ольга, и обе девочки засмеялись.

– Давай дружить, – искренне предложила девочка.

– Давай. А как тебя зовут? – спросила Ольга.

– Инной, – ответила девочка, и они вместе пошли домой. Ольга увидела знакомые дома и совершенно успокоилась. Инна была очень весёлой и активной девочкой. Они с Ольгой быстро подружились и постоянно возвращались домой вместе.

Ольга возвратилась домой и радостно открыла дверь.

– Это ты, Ольга? – послышался из другой комнаты голос Ангелины Власьевны.

– Да, – ответила Ольга и стала на месте, надеясь, что бабушка придёт и засыплет её вопросами. Но, услышав из другой комнаты только тяжёлый вздох Ангелины Власьевны, Ольга сняла обувь и ушла в свою комнату. Быстро переодевшись, она начала доставать из ранца тетради, в которых были первые в её жизни школьные записи. Пересмотрев строку с рядом косых палочек, Ольга, пожав плечами и улыбнувшись, закрыла тетрадь, сложила всё аккуратно на стол, и ушла на кухню, чтобы покушать.

На улице вечерело. Скоро должна была возвратиться домой Людмила, и Ольга ежеминутно смотрела на часы. Решив, что так время пройдёт быстрее, Ольга легла на кровать. В квартире было очень тихо. Окна были закрыты, поэтому не было слышно даже звуков проезжающих машин. Тишина напугала Ольгу. Кроме того, ей почему-то стало жарко, поэтому Ольга открыла окно.

– Закрой окно, простудишься, – послышался из другой комнаты голос Ангелины Власьевны.

Замечания бабушки насчёт погоды всегда раздражали маленькую Ольгу. Ангелина Власьевна из-за своего преклонного возраста была более подвержена влиянию перепадов температуры, поэтому заставляла одеваться Ольгу так, как считала комфортным для себя. «Ну, почему я должна одеваться, если мне не холодно? Почему я не могу открыть окно, если мне жарко? Почему я должна надевать на себя кучу одежды из-за того, что ей холодно?» – думала Ольга, всё более и более раздражаясь и нервничая. Ей стало ещё более жарко. Щёки горели, а сердце билось быстрее, чем обычно. Пытаясь успокоиться, Ольга бросилась на кровать и легла на подушку.

Через некоторое время Ольга, окончательно успокоившись, уснула и не услышала, как домой пришла Людмила. Закрыв за собой дверь, Людмила увидела, что в комнате у дочери не горит свет, хоть на улице уже стоял сумрак. «Устала. Пусть поспит», – промелькнуло в голове у Людмилы, и она начала тихонько раздеваться. Зайдя на кухню, Людмила закрыла за собой дверь. Сев за стол, она достала свой блокнот и карандаш. Возле строки: «Купить всё для школы», Людмила увидела число, которое было несколько больше того, на что рассчитывала Людмила. Перелистнув страницу, Людмила начала что-то записывать, но через несколько мгновений услышала шаги в коридоре.

– Людмила, – холодно и глухо произнесла Ангелина Власьевна, зайдя на кухню и закрыв за собой дверь, – нам нужно поговорить.

– О чём, мама? – с подозрительным удивлением спросила Людмила.

– Об Ольге.

– А что случилось?

– А ты не знаешь, что случилось? – с упрёком спросила Ангелина Власьевна, посмотрев дочери в глаза. – Нет, ты не знаешь. И никто не знает. Вы все теперь одинаковые. О спасении не думаете. Только в себя верите.

– Мама, ты опять об этом, – недовольно повертев головой, сказала Людмила.

– Да, об этом. Это же кошмар. Сегодня утром Оленька не хотела взять иконки, – с шокированным выражением лица сказала Ангелина Власьевна.

– И что? – спокойно спросила Людмила.

– Молчи, Людмила, молчи, – быстро сказала, широко раскрыв глаза, Ангелина Власьевна. – Не богохульствуй. Я знаю, что ты не веришь. Я никогда этого не понимала. И сейчас я этого не могу понять. Но ты отдаляешь Оленьку от Господа. Ты никогда её не обучала. Хоть не ради себя, для Оленьки – образумься.

– Мама, – вздохнув, сказала Людмила, – я устала после работы. Я не хочу об этом говорить. Ты ведь знаешь, чем всегда заканчивались у нас с тобой все эти разговоры. Не нужно, пожалуйста.

– Не нужно? Не нужно? – спросила Ангелина Власьевна, губы которой задрожали, а глаза стали влажными. – Как ты вообще можешь такое говорить? Как у тебя язык поворачивается сказать такое? Ты же губишь Ольгу.

При последних словах Людмила напряглась и вгляделась в глаза матери:

– Я гублю Оленьку? Мама, подумай сначала, что ты говоришь, – Людмилу сильно оскорбили слова Ангелины Власьевны, поэтому ей было тяжело сдерживать себя. – Я ночами не сплю, думаю, как прокормить всех нас. Думаю о том, как одеть Оленьку. Я же только об этом и думаю, как не допустить, чтобы она голодала. Я всю себя готова отдать, чтобы она была счастлива. Я готова сделать всё ради неё. А ты смеешь говорить, что я гублю Оленьку.

– О бренном. Только о бренном, – произнесла, покачав головой, Ангелина Власьевна. – Вы все думаете только о своих животах, а о душе не думаете. Деньги, деньги, деньги. Вы о Господе все уже забыли. А ведь он вам всё даёт. Вы все живёте только потому, что вам жизнь Господь подарил. А вы даже не молитесь.

– Так что мне теперь, – заводилась Людмила, но пыталась говорить шёпотом, чтобы не разбудить дочь, – оставить Ольгу голодной, что ли? Так ты хочешь сказать?

– Людмила, не переводи разговор. Мы же говорим о спасении души твоей дочери. Она же иконки не хотела взять, – с ужасом в глазах сказала Ангелина Власьевна. – Ты её совершенно не воспитываешь. Ты плохая мать.

– Что? – через несколько мгновений тишины переспросила Людмила с холодным спокойствием, ожидая, что Ангелина Власьевна заберёт свои слова обратно.

– Не воспитываешь. Не рассказываешь о Боге, об Иисусе. Ты никогда не читала с ней Библию. Господи прости, ты же её, наверное, и молиться не научила.

– Не научила, мама, не научила. А знаешь, почему? А смысла в этом нет. Ты веришь лишь потому, что все вокруг тебя верят. Но вы главного не видите. И, наверное, никогда не увидите. Вся эта ваша вера не делает вас лучше. Вот здесь, – показав на сердце, сказала Людмила, – есть совесть. И лишь она способна делать человека лучше. Но не слепая убеждённость в чём-то. Только совесть. Она в каждом из нас.

– Но Иисус учит делать всё по совести, – возразила Ангелина Власьевна, пытаясь сделать доброе выражение лица.

– Но, почему-то, – ответила Людмила, – я не вижу, чтобы хоть кого-нибудь в итоге научил. Нельзя этому научить. Совесть спрятана в нас. Мы можем лишь помешать самим себе найти её. Например, всеми этими вашими старыми предубеждениями и верой во что-нибудь.