Оксана Оса - На рассвете нас двое

– И почему я раньше сюда не приходила? – спросила она вслух.

Потому что здесь не место живым, хотел подсказать я. Но Люси могла считать наоборот. Для нее кладбище могло бы стать центром объединения всего живого. Более того, вечного. И здесь не было бы ничего лишнего, только художник и его творения: все, что она искала. Люси, как будто услышав мои мысли, обернулась, но не увидела ничего кроме темноты. Для нее я все еще оставался невидимым…

Она направилась по главной алее, ведущей через все кладбище до старого склепа. От свежих захоронений к самым ранним – Колючая дорога, как призраки называли этот путь. Его проходил тот, кто не мог смириться с новой сущностью. И после такого ритуала многие принимали свою вторую жизнь… Единицы продолжали жалеть себя.

Одеяло запутывалось в ногах, и от этого девушка попеременно спотыкалась. Люси в темноте пыталась разглядеть имена, выгравированные на плитах. Не многие можно было прочитать: часть из них стерлась со временем, некоторые были засыпаны песком. Ветер гуляет по открытой территории кладбища и творит свой беспорядок. Люси вслух выдумывала истории для этих людей, не зная их прошлого и причин смерти. Мне кажется, что в ее воображении они навсегда останутся живыми.

Я вместе с ней шел по алее впервые… Возможно, из-за того, что не желал принимать жизнь призрака до сих пор и продолжал искать способ вернуться обратно в мир людей. И в то же время меня все устраивало в таком существовании… Долгожданная встреча с Люси, я это чувствовал, изменит все.

Могила Эдварда Гомна, значилось на памятнике. Люси, завороженная, остановилась возле нее. Неизвестный чудак соорудил навес, колыхавшийся на ветру, а так же две импровизированные стены. На одной из них висело платье моды 80-х годов. На лице художницы я увидел всю гамму чувств от восхищения до недоумения.

– Разве платье не должно было истрепаться?

Оно действительно казалось новым… Никогда раньше не замечал, чтобы кто-то менял здесь наряды. И мысль, что даже ветер и дождь со временем могут истрепать ткань, у меня не возникла. Платье невольно приковывало взгляд. Даже в темноте оно было слишком живым для царившей на кладбище атмосферы забытья и смерти. Люси поежилась.

– Заколдованное…

Другая стена была украшена портретами в рамках: более дюжины девушек смотрели с них, и в выражении лица каждой было понимание своей исключительности. Под автопортретом Эдварда Гомна было написано: «Созданная художником красота блекнет по сравнению с творениями природы. Я лишь попытался ее сохранить…».

– И у него получилось…

Люси не писала портреты. То ли из принципа, то ли от нежелания работать с людьми. Однажды я видел ее наброски, лица были мало похожи на тех, с кого она писала. Скорее, в ее работах было больше сходства с душой, чем с внешней оболочкой человека.

– Давно пора признаться самой себе… Люси, художество было твоим маленьким увлечением… Способом создать свою реальность… Это была хорошая попытка… С искусством, кажется, покончено…

О чем она говорит? Не помню, когда в последний раз так сильно злился, но ветер уже начал тревожно носиться вокруг. Я представил, что с силой встряхиваю художницу за плечи и пытаюсь доказать обратное: ей необходимо рисовать! Без этого Люси не сможет жить! В очередном порыве я растворился и возник у могилы маленькой девочки.

– Я чуть было не выдал себя…

– Бывает, – бросила та, чьи кости покоились внутри, и продолжила плести венок.

– Белла…

– Ты уже жаловался на художницу… Влезть в ее мысли я не могу…

– Знаю…

– Кстати, идут вибрации смерти. Она наверняка планирует, как будет умирать… Возвращайся обратно, я дам знать мистеру Рейндену о начале представления.

– Спасибо.

Возникнув за ее спиной, я услышал слово «кремация»… Интересно, кому она все это рассказывала?

– После останется горстка пепла от меня и моих сожженных работ. Я бы не отказалась от жертвенного алтаря. Художники приносили бы свои работы и просили меня, такого идола творчества, или как по-другому… Неважно… Просили бы меня помочь им. И оставляли бы в знак благодарности свои зарисовки, было бы здорово… Красками, карандашами, углем – всем, чем угодно!

Когда она мечтает вслух, я восхищаюсь каждой ее бредовой идеей. Немногие способны творить жизни других после своей смерти. Хотя призраки этим и занимаются. Все, что требуется от меня, вернуть художницу на прежний путь…

Она начала напевать слова, сначала тихо, потом увереннее… Наверное думает, что никто ее не слышит: «Любовь моя, однажды ты умрешь, но я буду рядом, я последую за тобой в темноту…» 1 1 Пер. Death Cab for Cutie – I Will Follow You into the Dark Мне хорошо была известна эта песня: слишком часто она играла в ее комнате. Однажды я напевал ее для Люси, когда та спала…

Вскоре она снова шла по главной аллее. Одеяло волочилось по земле, но, похоже, Люси не собиралась его поднимать. Сейчас художница казалась настолько уязвимой, что никакие искусства ночи не смогли бы вселить ей уверенность. Растерянность, одиночество, страх неизвестности – все чувства обострились до предела. Пора… Я увидел мистера Рейндена, возникшего из темноты позади нее.

– Мисс… Что привело Вас на… кладбище в столь… поздний час? – послышался глухой голос.

Люси вздрогнула и обернулась – перед ней стоял мужчина средних лет. Если я и ожидал увидеть настороженность или испуг в ее глазах, то удивился, обнаружив безразличие. Как минимум странной была сама встреча с незнакомцем ночью на кладбище… А Люси стояла и молчала: не нашлось ответа. Ее, как хрупкий листок, принес сюда ветер перемен и оставил в объятиях призраков…

– Кто Вы?

– Я всего лишь… эм… обитатель этого кладбища, – мистер Рейнден говорил медленно, с трудом подбирая слова.

Художница кивнула. Они продолжали смотреть друг на друга: Люси – меланхолично, призрак – волнуясь. Девушка словно заворачивалась в своих мыслях, укрываясь от мира: походило на смирение с судьбой. Она прикрыла глаза, и что-то блеснуло на ее щеке. Слезы! Я с ветром отправил ему фразу: «Расскажи о нас».

– А вы верите в… призраков?

Люси, по-прежнему не открывая глаз, едва заметно качнула головой.

– А… если я признаюсь в этом?

Она затаила дыхание.

– Я Мистер Николас Рейнден… Умер в… тысяча девятьсот двенадцатом году…

На ее лице появилась горькая улыбка.

– Не придумывайте, – тихо произнесла девушка.

– Я призрак, – громче повторил Николас.

– Настоящий?

– А разве бывают… другие?

– Ну… со мной разговаривает один… Его вижу только я…

– Почему же?

– Потому что он преследует меня везде… От него не спрятаться.

– Даже… ночью?

– Да, он где-то поблизости.