Оксана Оса - На рассвете нас двое

© Оксана Оса, 2017

ISBN 978-5-4483-9262-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Люси, молодую художницу, родители отправляют в больницу за рисунки кровью. В своем дневнике она пишет, что только в этих работах чувствуется жизнь. Ее заперли среди белого цвета, в котором Люси боится творить.

Однажды ночью девушка решает сбежать – луна приводит ее на кладбище, где Люси знакомится с призраками. Теперь каждая ночь будет наполнена открытиями: главный призрак кладбища – Роберт – научит ее новому способу создания красок, познакомит ее со своей мечтой и будет разгадывать вместе с ней загадку времени: ведь именно Люси явилась к Роберту перед его смертью – более сотни лет назад.

Призраки знают многое. Нам ветер рассказывает обо всем, что происходит. Но редко кто нас видел: мы прячемся в ночи от любопытных глаз. Хотя иногда события требуют нашего появления на сцене. Сегодня – именно тот случай. Погода нашептывает что-то тревожное: слишком много людей бросают мечты. Луна проливается серебряным светом на девушку, которая почти готова расстаться со своей… Задача призраков – следить за равновесием, и, кажется, мы плохо справляемся с этим…

За Люси я наблюдал с самого ее рождения, потому что знал: этой девушке суждено изменить наши жизни. Режиссер событий не я: в мире достаточно людей, способных влиять на развитие сценария. Кто-то из них сейчас, возможно, спит, ни о чем не подозревая. А я прячусь в темном углу небольшой больничной палаты, где девушка рассказывает о своих переживаниях немому другу. Строки ее дневника неразборчивым почерком сплелись в странное импульсивное повествование. В зеленых глазах Люси догорало пламя надежды, а сухие губы возмущенно сжались в тонкую полоску.

«Они и рады упрятать меня в больницу… Не верится даже! Это все из-за Алекса!!! Уже целую неделю меня, как прокаженную, держат за этими белыми стенами. На мне белое платье. Белые листы бумаги… Я их выпросила у медсестры. Я НЕНАВИЖУ БЕЛЫЙ!!! Нет сил находиться здесь…

Они думают, что «Люсьена Вонг, девушка восемнадцати лет, опасна для общества». Опасна? Опасна??? Я всего-то и пробовала рисовать кровью! Что в этом опасного? Я ведь не резала себе вены… Подумаешь, кровь животного. Знакомый ветеринар помог… даже работала в перчатках… Это чувство… полного удовлетворения, до дрожи в пальцах, измазанных густым красным… И пока высыхали работы, я буквально наслаждалась каждым мазком… все это и есть жизнь…

Алекс увидел мои эскизы и… рассказал родителям. И полетело все далеко в художественный беспредел… Миранда даже слушать мои оправдания не хотела. А папа сразу постарел лет на десять… Родители… Они даже не знали причин! Они не понимают… я запуталась в собственном творчестве! Все, что я делала… все было безжизненным! Это были просто картины, которые можно повесить на стену. Искусственное искусство. Я всего лишь хотела наполнить работы энергией… Чтобы вдохновлять остальных, а не ждать восхищения. Чтобы помогать людям, а не затем, чтобы они забывали о работах, вдоволь налюбовавшись ими…

Кажется, я становлюсь такой же плоской и неживой, как мои картины… Стены так влияют на меня… словно заколдованная хожу из угла в угол… долго я это делаю? И зачем вообще начинала?

Таблетки… наверное, обычное снотворное. Заснуть и погрузиться в еще больший обман чем то, что меня окружает… Сон – та же больница, куда добровольно отправляется каждый, кто чувствует себя уставшим. Сон – та же тюрьма, в которой мы запираем свое тело, но не разум. Получается, мне просто некуда бежать! Только белые стены, или сон… С творчеством, кажется, покончено… В этом городе теперь всем обо мне известно! Мне будут оглядываться вслед, тыкать пальцами. Неужели все художники – изгои…»

Прядка рыжих волос выбилась из-за уха, и девушка, наконец, поправила ее. Она не плакала: с первой ночи, проведенной в больнице, Люси старалась держать себя в руках. Я ничем не мог ей помочь: что такое призрак в понимании человека? Всего лишь нечто странное и пугающее…

Люси спрятала дневник в ящик и залезла под одеяло с головой. Я знал, что заснуть ей мешала тишина. Абсолютная, она прокрадывалась в мысли и холодила душу. Где-то в коридоре часы отбили два часа ночи. Время исполнения чудес. Девушка встала и подошла к окну. Ее палата была на первом этаже. Люси могла часами стоять и смотреть на ночное небо, иногда она даже общалась вслух с луной.

В этот раз она распахнула окно, позволив ветру ворваться внутрь. Люси забралась на подоконник и в нерешительности остановилась перед рамой. По тому, как она переступала с ноги на ногу, стало понятно, что ей было неприятно стоять. Она глубоко вздохнула, словно решалась на что-то. Я понял, на что именно, когда девушка вернулась за фонариком, что прятала под матрасом, и затем начала протискиваться через раму. Если раньше я сомневался в ее диагнозе, то сейчас с удовольствием отметил: Люси сумасшедшая настолько, насколько хочет быть. И если сумасшествие означает свободу действий, то ее сейчас вряд ли что-то могло остановить. Июльские ночи прохладные в Смустауне, и я был полностью уверен, что художницу нисколько не смутило даже больничное одеяние, в котором она собралась гулять. Больше всего мне нравился в ней огонь, который разгорался сильнее при возможных трудностях. Еще она потрясающе умела пропускать любые события через собственную призму мира и добиваться цели там, где многие бы испугались возникших проблем или последствий.

Хотелось надеяться на то, что в ее душе снова запылает огонь жизни… Я следовал за ней через парк: она кралась между деревьями, осторожно, чтобы никто не заметил. Затем через пустые улицы, на которых остановилось время в ожидании новых прохожих. Порой мне казалось, что художница бесцельно гуляет по городку, хотя мы находились всего в паре кварталов от ее дома. Она часто смотрела на луну и смеялась, по-детски беззаботно.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – и закружилась, распахнув одеяло. Пожалуй, это первое за несколько месяцев ощущение счастья.

Для счастливых открыты любые дороги, но я никак не ожидал того, что в эту ночь Люси придет на кладбище. Растерянность в ее выражении лица подтвердила мои мысли. Она замерла перед воротами, вглядываясь в темноту. Сторожа нигде не было…

– Луна ведь привела меня сюда, – услышал я тихий шепот. Люси потянула на себя ржавую калитку и осторожно вошла внутрь. Скрип позади едва не спугнул ее.

Она осмотрелась. Насколько я знал, родители Люси приехали из другого города, поэтому здесь никто из ее родных не был похоронен. Если художница и знала о месте нахождения кладбища, то вряд ли когда-нибудь посещала его, особенно ночью. Луна подсвечивала ближайшие ряды могил, остальное скрывалось в черно-синих сгустках темноты.