Валерий Петков - Мокрая вода

Доля её скрывается на том пере неказистом, а что есть важнее?

Нет сильнее жажды, чем любимого сыскать, и тут никакие железные каблуки, трижды стёсанные, железные посохи, троекратно изломанные, – всё не впрок! Всё страшнее дальше-то! Леса дремучей – застят дорогу мраком, ёлки гуще – цепляют одёжку ветвями, раздевают, высокие – неба не видать. И волк уж из сил выбивается, сердобольный, помочь пытается – серый зверюга. Погибель на каждом шагу. Пок-а-а-то – оно, счастье, сложится! И неведомо – сложится ли? И как верить надо, чтобы перебороть, преодолеть, заполучить заветное. Поди – помотайся по свету: – само не свалится к ножкам, как пальчики не складывай, да не заглядывай в глубины зеркала на святки!

Попотей, заработай, заслужи! Не унывай, слёзки собери в горсточку, закопай под кустом и – без устали начинай, сызнова!

Вышли – вместе на «Театральной». Ничего не вижу, двигаюсь как на автомате. Она идёт медленно, я поотстал немного. Загадал желание: повернёт на «Охотный ряд», – подойду, телефончик-номерочек попрошу, ну, а там – ля-ля-тополя!

Хотя и не люблю такие «заходы на пробеге». Бывало в жизни, конечно, но неохота повторять эту клоунаду.

Она тем временем на переход к «Площади Революции» пошла, – на Арбатско-Покровскую линию. Даже сзади видно – потерянная она, какая-то, двигается чуть заторможено. Или мне хочется, чтоб она не спешила?

Гипнотизирую со спины – оглянись, сразу кинусь к тебе.

Соколом по ступенькам взлечу, одним прыжком догоню! Не оглядывается, но идёт медленно-медленно, словно ждёт и манит – подойди же, спроси, сотвори глупость во благо! По лестнице поднимается грациозно. Влево-вправо, влево-вправо. Да. А у меня – ступор.

Толкают меня со всех сторон, шипят, а я и не чувствую, стою – улыбаюсь. Люди смотрят странно. Потом глаза опускают, словно догадываются, что я «не в себе». И стыдятся, что узнали, и стесняются этого открытия, и дальше – бегом! Мало ли в метро двинутых и блаженных – нарвёшься ненароком, потом не расхлебать!

Сколько стоял? Наверное, долго! Пришёл в себя.

Иду по переходу от «Театральной». Длинный подъём, как шершавая, потрескавшаяся спина бегемота, карабкаешься на неё. Два тоннеля впереди – влево и вправо, словно мощный затылок и скруглённые уши.

Вот и перрон – «Охотный ряд». Уф-ф-ф! Триста сорок шесть шагов насчитал с эскалатором. Зачем считал?

Надо вернуться. Ещё не поздно! Догнать, спросить, разузнать всё – где живёт, кем работает, что вечером делает. Может, на чашку кофе пригласить? Куда? К ней напроситься? Поезда только – у-у-у-ух – в разные стороны. Тугодум ты, Боба, говорю себе, главный тормоз на весь московский метрополитен!

В вагоне присел.

И тут щёлк – рифма:

Даже в школе не было опытов! Тискались, чмокались, встречались, но вот стихов – не было! Одноклассник – Дима, задавали ему по строчке, он записывал, потом складно так рифмовал. Я его дразнил – «акын московский». Девчонки повизгивали от восторга, за ним табунком ходили, в рот заглядывали. Он-то это всё демонстрировал для Нельки Проценко. Мне это не очень нравилось, я тогда боксом и лёгкой атлетикой увлекался.

Как шутили одноклассники: – чтобы в нос дать и грамотно слинять!

Вот значит, какое потрясение на меня «наехало». Даже рифма прорезалась!

Костёр сильно дымил, три большие головешки крест-накрест горели плохо. Вставать и ворошить не хотелось: не холодно, а для декораций и так сойдёт. Тревожно было как-то.

Боб это заметил, засмеялся, взял со стола веточку укропа, протянул Василичу:

– Съешь! Нечисть – отваживает.

Тот машинально взял. Резковатый, терпкий вкус волокнистый стебель застревает в зубах. Подзавял, пока везли в такую даль.

Боб между тем взял большой фонарь, ушёл в сторону поля, что за лесочком. Вскоре вернулся, принёс несколько серебристых веточек: – полынь!

«Трава окаянная». И другое её название вспомнили, ставшее зловещим после взрыва, – «чернобыль»

Боб протянул Василичу две веточки:

– Вот. Если, Варя тебя спросит – что в руках: полынь или петрушка? – быстро отвечай: полынь! – Брось её под тын! – громко выкрикнет она и побежит мимо. И тут-то надо успеть бросить эту траву ей в глаза: русалка тебя не тронет. Если же ответишь: «Петрушка», – закричит она: «Ах, ты, моя душка!» – набросится и будет щекотать, пока не упадёшь бездыханный. И станешь вурдалаком, лешим, мужем русалочьим.

Василич посмотрел поверх костра. Впереди, по дальней кромке леса мелькнула чёрная тень.

Она просторным пологом развевалась на лету, и была похожа на солдатскую плащ-палатку.

Почудилось какое-то движение сбоку. Показалось, что от реки всколыхнулась бестелесно и тихо подплыла русалка Варя. А жених её вечный, Саня, тоскует, примостившись невесомо на ветке, и вот они друг перед другом, а встретиться – не получается.

Было ли видение, или то усталость да рассказы голову заморочили? Взрослый разум Василича сопротивлялся. Какие – русалки? Бред!

Свежесть наползала от реки. Сон пропал. Слух, зрение, мысль – всё работало чётко, ясно.

Из переднего кармана куртки Боба выглядывало серо-коричневое пёрышко, с едва заметными тёмными поперечинами полосок. Он перехватил взгляд Василича, взял перо в руки:

– Сова, её одёжка. Ночью охотится, а под утро возвращается к себе на болото. Перо обронит, и тот, кто его найдёт – будет счастлив.

– Так просто?

– Знаешь, когда произойдёт что-то невероятное, потом удивляешься – как всё просто! Чудо, оно – из простой мелочи рождается, и его только в последнее мгновение приметишь, и дивишься – как это прежде не замечал? Будто шаг сделал в сторону от привычного, лупу взял в руки и разглядел подробно, до прожилок, волосков, как хоботок у бабочки, когда она нектар пьёт, – счастье!

Вот есть мечта: ты её лелеешь, вынашиваешь трепетно – не дай бог примять краешек, какой от неловкости, пальцами грубыми цапнуть, приукрашиваешь ерундой всякой. И в один прекрасный момент надоедает вся эта возня! Махнёшь рукой, сперва расстроишься, что жизнь стала скучной, без искры, потом потихоньку забудешься. Даже досада иной раз посетит – вот, мол, взрослый, а повёлся на сказку!

И вот в этот самый момент – хлоп – свалилось на голову!

Загудела голова, как пустой барабан! Ты уж и не чаял, а оно – вот так, не, спросясь!

И стоишь, улыбаешься дурнем, и готов всем советы бесплатные раздавать – «Как дождаться счастья»! Гляньте – это же так просто!

Боб помолчал, потом произнёс

– Истинность чуда в благости, которая нисходит, если ты в это уверовал, а не в том, что ты это не можешь объяснить вот ЭТО – здесь и сейчас.