Валерий Петков - Мокрая вода

Боб вновь замолчал. Спрятался в бесконечные тоннели воспоминаний. Щёлкнул зажигалкой, блики заплясали по лицу, тёмные тени. Закурил, затянулся глубоко. Задумчивость была на лице вперемежку с мальчишеским выражением – почему?

С той поездки произошла во мне резкая перемена. Дома – всё невкусно, не в радость, скорей бы на работу. А там – голова всё время одним забита: вдруг она сейчас в вагон входит?

Или на эскалаторе, их вон – полтыщи, держится за поручень, грустит, может меня – высматривает?

Стал на остановках из кабины, выглядывать, выискивать. Беспокойный, сам не свой.

Даже на замечания нарывался от коллег, мол, внимательней надо. Один раз девушку, на неё похожую, довёз в кабине до соседней станции. Словно проснулся во мне. Со всеми инстинктами охотника, преследователя, самца.

На станцию въезжаем, например, – идёт, какой-то мужчина, по мобильнику разговаривает, улыбается, а у меня первая мысль: – может, это она вот сейчас ему звонит!

Хоть и не знаю точно, а ревность сильнейшая!

Или во-о-н тот: читает эсэмэску, лыбится от того, что помнит, скучает без него хорошая, милая женщина. Его женщина, не моя! А я всё равно к себе ситуацию примеряю.

Занятное ощущение. А на самом-то деле – скандал, потому что наперекор работе.

Вскоре перестали одного в рейс отпускать, подсаживали ученика.

Только – нет её, будто и не было вовсе. Тихий я стал, молчаливый, в себя всё гляжу и простить не могу – что же это я так нескладно!

Может, вот она – единственная, и – прозевал. Само плыло, а я варежку разинул! И тоска, и радость – ничего подобного со мной прежде в жизни не бывало.

Словно цветок расцвёл среди ночи, в неурочное время, хоть не ждал ты его, не гадал, увидеть не мечтал. И рад этому нечаянному везенью, и не знаешь, как им распорядиться. Красотой совей, притянул он тебя, заворожил, омолодил, но и напугал до смерти, а ты ничего поделать не в силах! И не спасёт тебя веточка чертополоха, не отмахнёшься крапивой от наваждения, преследуют чары горькой полынь-травой. Чертовщина эта днём и ночью, и ты – уже и не ты вовсе.

Кажется, я всегда мечтал быть машинистом метро. В детстве мама купила книжку-раскладушку: страницы толстые, рисунки на всю страницу. Маленький мальчик путешествует по Москве. И на одной страничке он в вагоне метро: спиной ко мне, коленками, на коричневом диванчике, высоком, пружинистом, на фоне чёрного большого окна, в деревянной раме; наверху – круглый белый плафон – донцем воздушного шарика. Смотрит, чуть повернув влево красивую русую головёнку, в темноту, во мрак тоннеля, с восторгом и удивлением. Под картинкой – текст. Запомнил навсегда. Даже в армии, ходишь, бывало, на посту, два часа как-то надо убить, – и спляшешь, и споёшь, мысленно; и там вспоминались эти строчки, из детской книжицы:

Ого! Две ириски съесть – это три минутки! Вот это скорость! И мальчишка на картинке – залюбуешься! На таких ребят – надо бы равняться и брать пример, правильный паренёк!

Потом повели всем классом на экскурсию на ВДНХ. Музыка гремит, люди, как на праздник, сюда приходят. Глянул на входе: наверху – рабочий и колхозница сноп пшеницы над головой подняли! Все – золотые! И они, и сноп. А их – другие рабочие поддерживают снизу, плечи подставили. Одного узнал!

Точно – он! Вот, думаю, пацан вырос и стал знатным рабочим, передовиком и орденоносцем. Ну, конечно же, – он! Только повзрослел. Лицо волевое, мужественное, как у всех героев, таких в жизни почти нет! Может, один-два, скульпторам позировать.

Они и существуют только как символ, рождённый художником, чтобы призывать – будьте правильными, всё делайте правильно! Будь они с изъяном – им не поверят.

ВДНХ – место, где осуществляются мечты. А это и есть – счастье!

Я хотел водить поезда и посвятить этому свою жизнь! В какой момент это пришло ко мне? От «правильного» мальчика в книжке-раскладушке? Его потрясение передалось и мне, или там, на рисунке, во мраке за окном вагона, было скрыто для меня тайное послание, и мой детский ум, настроенный на волну таинственности и загадок, принял эту депешу из будущего, как самую важную на всю дальнейшую жизнь? Ни на секунду не мечталось, как обычно мальчишкам, – стать лётчиком, военным, пожарным, спасателем, пограничником. Всех этих людей везу я – по хитросплетениям тоннелей метро, и мне не страшно, я знаю про них всё, уверен – не заблужусь!

По 12-14 часов в сутки, по одному и тому же маршруту.

Стать ответственным за тысячи – жизней.

Расписание поездов, рекламные объявления и разные надписи в вагонах и на вагонах, в тоннелях, перегонах. Техническое обслуживание эскалаторов, ярко освещённые станции, пустые поезда – мгновенным промельком, без остановок. С каким секретом спешат они, в какой лабиринт, к каким скрытым переходам?

Это послания! Стучат вагоны, нумерация, код, отметины, – бессмысленный набор для не посвящённых и не принятых в НАШУ структуру. Посторонним опасно это знать, и ни к чему, а я могу узнать многое! Даже по интервалам летящих мимо поездов: я же буду знать шифр и выполнение расписания в точности – первый сигнал сверхсекретного послания.

Жди дальнейших кодов!

Будь готов!

Есть! К приёму – готов!

Поэтому учился охотно, добросовестно. Даже бывало – закрою глаза и зримо представляю себе: тоннель, несётся горящей стрелой поезд, точно – к цели, к станции; и знаю – что сейчас я, Борис Иваныч, машинист – должен делать, сидя в кабине.

– Да! Правильно, всё точно! Именно так! – справедливо нахваливаю сам себя.

И понял ясно – такая работа мне нужна, моя жизнь – должна принадлежать метрополитену, он уже послал мне знак.

Родители – вечные труженики. Отец слесарем начинал на большом комбинате.

Толковый был, хваткий. Предлагали стать мастером, надо было только в партию вступить. Поотнекивался, от него и отстали. Сорок два года отдал родному заводу, знал всех и вся, и его знали. Сейчас на пенсии.

Мама в другом цехе проработала больше тридцати лет. Хозяйственная, домовитая, тоже – деревенская. Так что я из семьи лимитчиков, по рождению – москвич.

Откладывала мама от невеликих заработков. Раз в месяц отправляли посылки матерям, бабушкам моим. В деревне – что? Водка, да селёдка ржавая, да леденцы, нафталином провонявшие, мохнатые от махорки.

Я помню эти фанерные ящики, добротно сколоченные отцом, обшитые сверху. Суета радостная – целое событие. В субботу шли на почту. Бланк заранее заполнялся дома. Запах горячего сургуча, тягучего, как патока, коричневого. Лопаточкой его размазывают, он противится, плохо ложится на концы бечёвки. Металлическая круглая печатка въезжает в густеющую на глазах кашу, только успевай вдавить.