Владимир Гамаюн - Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях

В тот день, Жека получив нехилую зарплату Колымского буровика решил устроить по такому случаю, небольшой сабантуйчик. Обычно такие игрища устраивают сельчане в честь окончания посевной или уборочной, но получи они хоть раз такие бабки, они бы сотворили целый сабантуище размером как минимум в неделю. Да, он не сеял не пахал, он бурил что было не менее важно чем сельская страда, и на жалкое подобие настоящего сабантуя имеющего статус почти рядовой пьянки, смахивающей на банкет, бурильщик Женя, имел полное право. И так, вперед!

Заходит Жека в комнатуху к Арсену, это жилище аскета, где мутное оконце засиженное мухами, в короткой занавеске похожей на мини юбку тощенькой фифы. На столе клеёнка смахивающая на дырявую юбку нищенки, для гостей у стола стоит чудом не падая, кривоногая табуретка с первой группой инвалидности, но шконка с серым солдатским одеялом опрятна и аккуратно застлана, а щелястый пол чисто выметен. На кухонном столе старая электроплитка, облупленный эмалированный чайник и насквозь прочифирёная якобы алюминиевая кружка.

Жека:

– Арсен, на «бабки», хватай свой «гюрзак» и дуй за пойлом, да меньше ящика не бери, неча потом косым, зря ноги топтать, порожняк гонять, да закуси а бы какой прихвати, не алкаши ведь рукавом занюхивать.

Было бы сказано другом, и как словом так и делом, старый Арсен схватил видавший виды и знававший лучшие времена рюкзак и помёлся вдоль по штрассе в сторону сельпо. Справедливо в общем-то, чьи-то ноги, чьи-то деньги, да и не резон Жеке лишний раз на улице светится, или баба засечёт или толпа жаждущих увяжется, с хвоста не сбросить, у них нюх что у ищеек.

Слух у них тоже ничуть не хуже, только сделай хоть одну «бульку» в стакашек, да ещё звякни горлышком о стакан, и вот они тут как тут, с сухими глотками, тряскими руками и бегающими просящими глазками. Это уж как водится. С Арсеном дела совершенно другие, о его бешеный взгляд разбивались многие надежды, хотя многие уже давно знали что Жека с Арсеном будут бухать, и что как правило, меньше ящика они не берут.

Так было всегда, но может быть сегодня всё будет иначе, больно сегодня настроение хорошее. Женька сидит на завалинке барака, весь прикинулся пеньком, с понтом совсем не при делах и никого не ждёт а просто «курит бамбук» и никакого Арсена он не знает. Гонит Женька понты а сам прекрасно знает что за ним десятки глаз секача давят.

А тут и этот хрен моржовый не вовремя из-за угла вываливает, он идёт как канатоходец по канату широко расставив руки, балансирует ими словно под ним не тундра Колымы а знаменитый Американский каньон глубиной триста метров. —Арсен, абрек хренов, ты что ползёшь как баба на сносях, или свои тухлые яйца боишься растрясти? – Дык душа моя Жека, груз то больно ценен, не ровён час споткнёшся, обороните мой Аллах с твоим Христосом, от беды столь великой.

Женька сегодня больно добр, а это значит не к добру; – Не ссы Абрек, ещё разок смотаешься, ничего страшного. Гляди-ка Арсен-джан, небо чевой-то хмуриться, может в кичман к Кобре завалим, она баба жёсткая «хвосты» в миг обрубит, посидим хоть спокойно, да и упасть там можно спокойно ежели что. – Айда.

Собутыльники дружненько рулят в такой же вросший по самые окна барак, на крыше которого произрастает трава хоть сенокос учиняй. В этой избушке без курьих ножек проживает некая особа с погонялом «КОБРА». Никто не знал её истинного имени, для всех она была просто тётей «Коброй». Худая, не очень-то и старая, (этот спорный факт напрямую зависел от литража выпитого) но испитая женщина жила в комнатухе где был закуток с печью, с грубым кухонным столом со стоящей на ней электроплиткой и тазом с грязной посудой, какими-то полками на стене, и несколькими чурбаками вместо стульев.

За грязной якобы ширмой, на стене в якобы спальне красовался якобы ковёр, с грязно-серыми лебедями и пышнотелой красоткой в лодке размером с эсминец. У девы было громадное вымя с сосками в розовый огурец, витая коса деревенской девушки размером с коленвал и громадные похотливо-блудливые глаза фары. Да и вся она больше смахивала на трактор, так и хотелось что ни будь у неё открутить или разбить.

Из хилого берегового тростника застенчиво подглядывал за девой не то Сатир, не то Кентавр, больше похожий на беззубого зебро-тигра мутанта размером с бугая, и с толстой задницей из под которой выглядывали копыта с кастрюлю. А вот передними, лапами, почему-то с громадными когтями, он рыл землю с понтом: – Щас прыгну. Конечно он не хотел её скушать, потому как зубы она ему ещё раньше выхлестнула своим девичьим кулачком, теперь ему нужно было что-то другое, это было ясно и дураку. Ох опасная затея.

Этим произведением искусства тётя «Кобра» очень гордилась, ведь по её мнению это была единственная по настоящему ценная вещь в её апартаментах. С Коброй жил выпущенный из дома «Хи-Хи» жертва неудачного аборта, её сын, дебильный здоровенный парень с кликухой «Косой-Хромой».

Да, он был таким, бог обошёл его стороной когда мозги раздавал, вот ведь фраер, нет бы всем поровну, так нет же, валил мимо бормоча; – зато от армии откосит а я потом его сразу в апостолы произведу, а со временем и сам Шойгу к нему на поклон придёт.

Так раздавая дары свои божьи он «канал» не оглядываясь, а чертяка хиляя в кильватере за главным бог-менеджером, кого-то делал хромым, кого-то слепым, а кого-то сразу и косым. Дойдя до нашего уже пускающего пузыри знакомца, он его пожалел оставив крохи разума, но окосил его, охромил, а потехи ради и по своей сатанинской вредности наградил детородным органом больше ишачьего и яйцами по графину каждый.

Толи это было наказание, толи милость, ведь теперь он мог жить припеваючи просто показывая за деньги сей данный сатаной феномен. Но и опять же в этой истории всё непросто, оглянись вокруг и ты увидишь сколько дураков вокруг тебя, видно не одного соискателя на ум, боженька обошёл стороной, а сейчас они плодят себе подобных хромых, косых и бестолковых, хотя родине нужны герои.

Косой-Хромой конечно не Распутин, но многие женщины знали о природном феномене и мечтали хотя бы одним глазком взглянуть на это чудо природы, им казалось что после этого на них сразу снизойдёт божья благодать.

Про все эти женские козни и происки, Кобра знала и когда была в себе, пресекала как только, так сразу. – Мал ещё сынок у меня, тридцать лет всего-то, испортить его хотите шалавы. Но ежели на обшарпаном столе появлялся огнетушитель старого Бургундского, (бормотухи) а то и два, то: – Иди сынок тётей за печку иль в кусты зелены, покажи тёте что она хочет, и тогда «Косой» сопя послушно шёл за новой эстремалкой, и искательницей острых ощущений. А вот что они делали в тех кустах, можно только догадываться, потому что в «этом» деле у него как раз был полный и совсем не дурацкий порядок.