Владимир Гамаюн - Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях

Арсен с Жекой тормозятся у дверей оббитых полусгоревшим ватным одеялом и по старой джентльменской привычке врезают по ней ногами, но в ответ ноль эмоций, дверь которая никогда в жизни не запиралась вдруг молчит. И сама, как всегда гостеприимно не распахивается, и даже приветственного мата и шухера по поводу визита столь дорогих гостей не слыхать. Берлинская стена блин вдруг образовалась, не к добру это, не к добру. Друзья опять выходят на свет божий сознавая что на одной Кобре свет клином не сошёлся и с таким количеством пойла они везде желанные гости. Они уже было отдали концы и взяли курс в другой порт, но им вдруг захотелось узнать причину отказа в элементарном визите вежливости, ведь даже Шампанское у них своё, подайте «медам» только фужеры

– Арсен джан, душа моя, загляни-ка будь так добр в ту дыру именуемую форточкой, может там ты обнаружишь хладные трупы наших друзей? Арсен не нагибаясь и не подымая головы просто отодвигает рукой грязную, якобы занавеску, заглядывает в тёмную протухлость комнаты и вдруг громогласно на всю улицу орёт: – Жжека, Косой-Хромой, Кобру пялит, сукой буду, век воли не видать! Жека тоже подошёл, глянул, плюнул во внутрь; – Айда Арен отсель, неча на дебилов пялится.

Возглас Арсена был услышан многими, но шпана болтающаяся рядом с бараком, отреагировала первыми, и почти сразу у заветного окошка выстроилась очередь младых отроков горящих желанием таким образом постичь науку грехопадения. А один здоровенный недоросль с тёмным пушком на губе уже устанавливал очередь, собирая с мелкоты за просмотр интима по десять копеек: – Налетай народ, одна только серия и та скоро кончится, и повтора не будет.

Наверное этот прыщавый урод собирающий с пацанов мзду за чужое «кино» был из приличной еврейской семьи, будущий олигарх, нашим русакам до этого не додуть. Менталитет у нас другой и мозги по другому устроены, нам проще так отдать, живя по принципу: – Что пожалел, то пропало, что отдал то к тебе вернулось. Понимай как хочешь, но это доброта. И да будем мы всегда такими. – Не каждый умеет петь, не каждому дано яблоком упасть к чужим ногам (С. Есенин)

Было у кентов ещё одно заветное местечко куда всегда можно было приходить в любое время суток зная что никто и никогда не потревожит твой покой. Местная компания алкашей в посёлке была приличная, но никто из них никогда не пил на кладбище, здесь можно было орать песни но никто тебе никогда не подпоёт, здесь тебя могли избить а то и убить, но никто и никогда тебе здесь не поможет и не заступится.

Здесь лежало много знакомых и ровесников, были и младше тебя и старше, но ты постепенно будешь стареть а они навеки останутся такими же молодыми, или на оборот старыми. Здесь ты станешь старше своих ровесников, а ещё через какое-то время они уже будут годится тебе в сыновья а потом и во внуки. Но всё это происходит в этом месте не потому здесь пуп земли, и не потому здесь какой-то временной портал или дыра в какое-то другое измерение, а просто здесь кладбище, погост.

А и лепота же вокруг, везде скамеечки, столики под навесами как в кафе или «бистро», здесь можно посидеть погоревать, поговорить с покойниками, слушая при этом себя и свои мысли. Здесь можно поиздеваться над лучшим врагом твоей жизни ушедшему раньше тебя, сам виноват, довыпендривался гад! Здесь можно, и даже нужно выпить за упокой их душ, пусть будет им всем земля пухом, и правым и виноватым.

Вот в такое благостное место наши друзья и прибыли. На всех могилках стаканчики гранёные стоят прикрытые корочкой хлеба, а цветов, цветов-то, райские кущи на земле в натуре, ну прям как на зоне у «кума», видно тот тоже тосковал гад по кладбищу, знал что его ждёт. А в общем, благодать, это вам не вонючая берлога Кобры куда по запарке чуть не попали. Ладно если б это случилось зимой, когда от мороза член приходится выковыривать из нутра чтоб пописать на волю а не в штаны, а то ведь лето на улице, птички порхают и поют, ручейки журчат, а зеленая молодая травка так и приглашает прилечь на неё нетоптаную.

Облюбовали столик с широкими лавками, да под навесом от дождя, взяли у знакомых с могилок стаканы, (пообещав вернуть полными) сполоснули их водкой, порядок. Арсен по старой бандитской привычке, кинжалом мгновенно повспарывал какие-то банки, «элегантно» накромсал огурчиков с помидорками, потом сотворив молитву и бормотнув как бы про себя: – Аллах мина прасти, благовейно нарезал розового с прослойками и чесночком сала, – хлэб кынжалом нэлзя рэзать, грэх балшой, наломал его руками, потом живописно раскидал по столу укроп, ярко красный редис, молодой ярко зелёный молодой лук и петрушку. Это был великолепный натюрморт в центре которого возвышались на половину полные гранёные стаканы.

Взяли их в руки и неожиданно застыли, притихли озирая всю эту окружающую их красоту. Они смотрели на живописный натюрморт, дары матушки земли, на дальние поросшие сосняком и багульником сопки, на ленту Колымского тракта с бегущими словно букашки автопоездами. Смотрели на могилки где лежали их друзья и враги, земляки и просто знакомые. Как бы со стороны они видели и себя застывших со стаканами в руках, это был какой-то транс, нирвана, они были здесь, но их души были где-то далеко. Возможно они общались с потусторонним миром или с душами давно ушедших от нас людей. Всё это продолжалось не долго, они вновь вернулись в этот мир, подняли стаканы, молча выпили посмотрели друг на друга и также молча задали мучивший их вопрос; – а что это было?

– Да, непростое это место, говорили старики что на этом месте когда-то в старину здесь камлали шаманы. Также молча для закрепления эффекта выпили по второй и опять застыли. Друзья ценили такие вот моменты, и не смотря на большую разницу в возрасте они понимали друг, друга. Они молчали без отчуждения и казалось что между ними происходит какой-то немой диалог.

Если один из них что-то рассказывал из своей лагерной жизни, другой никогда не перебивал, хотя слышал эту историю множество раз, и он опять в который раз проживал те события вместе с другом. Хотя Жека и был сидельцем со стажем, но он не видел, не прошёл и десятой доли того что пришлось испытать старому кавказцу. Колымский ГУЛАГ, это золото, лагеря смерти, карцеры, буры, тяжкая на износ работа, борьба за выживание и пайку хлеба. Была и страшная резня сук с ворами с 47года по1950г, сейчас это уже история похожая на страшную сказку. Но эта сказка-быль унесла десятки, если не сотни тысяч зековских жизней, да и толстомордые наглые охранники в любой момент могли расстрелять любого просто так, ради шутки или развлечения.